Она пересекла последнее поле, и впереди показалась Пенфолда — фермерский дом, просторные амбары и палисадник, защищенный от ветра невысокой каменной стеной. Вирджиния перебралась через последний перелаз и оказалась в огороде, пробежала по тропинке до калитки, увидела кошку и ее котят, наполовину сиамских, которые грелись на солнышке на ступенях крыльца. Входная дверь была распахнута настежь; она влетела в дом и громко окликнула Юстаса — после ослепительного летнего утра внутри ей показалось совсем темно.
— Кто там?
Это была миссис Томас; она перегнулась через перила лестницы, держа в руках трубу пылесоса.
— Это я, Вирджиния. Вирджиния Кейли. Я ищу Юстаса.
— Он доит коров, вот-вот должен закончить.
— Спасибо!
Не желая задерживаться ни на минуту и ничего объяснять, она бросилась обратно в дверь, пересекла лужайку и оказалась возле коровника. И в этот самый момент она увидела его: Юстас выходил из ворот, открывавшихся в сад. На нем была рубашка с короткими рукавами и большой фартук, на ногах резиновые сапоги, а в руке блестящий алюминиевый бидон с молоком. Вирджиния застыла на месте. Он заложил на воротах засов, а потом повернулся и увидел ее.
Она не собиралась терять голову. Думала сказать взвешенно и спокойно: «Я хочу спросить тебя про письмо, которое ты мне написал». Но все произошло совсем иначе. Потому что все было сказано в то бесконечное мгновение, когда они стояли, глядя друг на друга, а потом Юстас поставил на землю бидон и сделал шаг по направлению к ней, и она слетела по травянистому склону прямо в его объятия и смеялась, прижимаясь лицом к его рубашке, а он все повторял: «Ну-ну, тише, успокойся», — словно она не смеялась, а плакала. И тогда Вирджиния сказала: «Я люблю тебя», — и разрыдалась.
Он сказал:
— Конечно, я тебе звонил. Три или четыре раза. Но никак не мог тебя застать. Трубку все время брала твоя мать, и я с каждым разом чувствовал себя все большим дураком, когда она говорила, что все тебе передаст и ты перезвонишь. Я все гадал: может, ты передумала? Может, у тебя нашлись дела поважнее, чем пить чай со мной и моей старенькой мамой? А может, мать тебя отговорила. Она же сразу меня невзлюбила, с первого момента нашей встречи. Ты знала об этом, так ведь?
— Да, знала. И я так ждала! Один раз чуть было не позвонила тебе сама. Я думала, ты забыл… и даже злилась. И тут внезапно мать объявила, что мы возвращаемся в Лондон, и у меня уже не было времени что-то выяснять. В поезде я спросила ее напрямую, звонил ли ты, и она ответила, что нет. Я ей поверила! Это было самое ужасное — я всегда слепо верила ей. Я должна была догадаться. Все это моя вина — я должна была понять! О, Юстас, ну почему я была такой глупой!
— Ты вовсе не была глупой, — сказал Юстас. — Тебе было семнадцать. Меня смущало другое. Ты была очень податливой, легко попадала под влияние. Тебе нужно было повзрослеть и научиться отстаивать собственное мнение. Я так и написал в том письме. Когда ты так и не перезвонила, я подумал, что ты, возможно, испугалась. Я хотел сказать, что если ты предпочитаешь подождать пару лет, я готов ждать тоже, готов дать тебе время, чтобы ты осознанно приняла свое решение.
Он печально улыбнулся.
— Должен тебе сказать, письмо далось мне нелегко. Ни разу до этого я не писал девушкам подобных посланий, да, собственно, и после тоже.
— И ты решил, что я тебе не ответила?
— Я не знал что и думать… А потом увидел в газете объявление о твоей свадьбе.
— Юстас, если бы я получила письмо, я ни за что не вернулась бы в Лондон. Я отказалась бы наотрез.
— Ты была несовершеннолетней и ничего не решала.
— Тогда я закатила бы истерику. Настоящий нервный срыв. Устраивала бы дикие сцены, довела себя до болезни.
— Тебя все равно бы увезли.
Она понимала, что Юстас прав.
— Но я бы знала, что ты ждешь меня здесь. И никогда не вышла бы за Энтони. Не уехала бы в Шотландию. Не потратила бы впустую все эти годы.
Юстас удивленно поднял брови.
— Впустую? Нет, они не прошли впустую. Вспомни про Кару и Николаса.
На глаза Вирджинии внезапно навернулись слезы. Она сказала:
— А теперь все так ужасно сложно!
Он обнял Вирджинию, ладонями отвел волосы с ее лица и стал поцелуями стирать слезы со щек. Потом сказал:
— Все происходит так, как должно происходить. Во всем есть порядок и смысл. Когда оглядываешься назад, это становится очевидно. Ничего не случается без причины. И нет ничего невозможного — я понял это, когда вошел в «Герб русалки» и увидел, что ты сидишь там, словно никогда и не уезжала. Настоящее чудо.
Читать дальше