Маргарет Мадзантини - Рожденный дважды

Сараево принимал зимнюю Олимпиаду. Величественное здание Национальной библиотеки, построенное в неомавританском стиле, — словно город в городе. Там, в одном из залов, где колонны тянутся ввысь, к свету, проникающему через витражные, как в соборе, окна, я и познакомилась с Гойко. Я сидела на хлипком конторском стуле и среди огромных шкафов со старинными книгами чувствовала себя букашкой. Вошел рыжеволосый парень в кожаной куртке, подбитой клочковатым мехом. Передвигался он толчками, как большая механическая кукла.

— Вы — Джемма?

— Да.

— Я ваш сопровождающий.

Мы пожали друг другу руки, я улыбнулась — такой он был высокий и крепкий.

— Вы хорошо говорите по-итальянски.

— Я часто бываю в Триесте.

— Учитесь?

— Продаю йо-йо.

Он шарит в кармане, достает пластмассовую катушку с намотанной вокруг ее оси веревочкой, раскручивает и закручивает ее снова.

— Хорошо идут, снимают напряжение. Из-за этой Олимпиады все нервные стали — пришлось потрудиться… а мы не любим много работать. Город нужно было выдраить до блеска, понимаете? — Смеется, непонятно чему. — Как устроились?

Я качаю головой — маленькая гостиница, где я остановилась, битком набита туристами.

— Вам нравится звездное небо?

— А что?

— Если хотите, можете спать под любым мостом на Миляцке — никто вам не помешает, ни одного пьяницы, ни одного карманника не осталось. Чисто, как при коммунизме. Мы впервые показываем всему миру свою задницу, понимаете?

Я заканчивала писать диссертацию об Андриче, [1] Иво Андрич (1892–1975) — югославский прозаик и поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе. — Здесь и далее прим. переводчиков. мне нужен был компетентный гид, а попался какой-то торговец игрушками йо-йо.

Он снова вынимает этот кругляш, играет им так и этак. Интересуется, не хочу ли я купить.

— А что, здорово — продать итальянке йо-йо из Триеста. Друзья оценят.

Я приехала в Сараево недавно. Очарование праздничного города, укрытого снегом, немного не вязалось с моим настроением. Я нервничала, была недовольна, никак не могла привыкнуть. На эту научную работу меня подвиг преподаватель, который собирался использовать мои материалы для своей книги о литературе Балкан. И теперь, после двух дней желудочного расстройства, достаточно было резкого запаха еды, холодного ветра, дыхания этого несчастного провинциала, этого болтуна в дурацкой черной кожаной куртке, подбитой сиамскими котами, чтобы привести меня в ужасное расположение духа.

Я с отвращением посмотрела на его сальные волосы, стянутые в хвост. На ногах у него были остроносые, как у цыгана, сапожки. Пародия на рокера или охотника на волков.

— Послушай, — сказала я ему, — мне нужен человек, который покажет мне места, где бывал Андрич, в Сараеве, в Вышеграде, в Травнике… Не думаю, что ты подходишь для этого.

— Почему?

— Ты совсем не похож на интеллектуала…

— Ну и что? Зато у меня есть машина.

Я представила себе одну из тех ужасных югославских машин, изрыгающих черный вонючий дым, но у него был вполне приличный, хоть и не очень чистый «фольксваген-гольф».

— Мы здесь делаем сборку, — объяснил он. — Знаешь, почему немцы нам доверяют?

— Нет, не знаю.

Я смотрела в окно. Раннее утро, он пришел вовремя и, судя по его физиономии, спал мало.

— Потому что мы хорошо работаем, хоть и дорого стоим.

Громко смеется, только он один. Проглатывает избыток этого смеха и начинает икать, — должно быть, похмелье после ночной попойки.

— Ты поверила?

Сдерживаюсь, чтобы не крикнуть: «Заткнись!» Я плачу деньги и хочу, чтобы он прекратил. От него воняет мокрой псиной, он икает, испуская смрад сливовицы, к тому же у него скверный характер, это мне становится ясно. Он, наверное, бесится оттого, что я не задаю вопросов, но меня не интересует то, что он говорит.

— Пусть мы и не лучшие работники, но ясно, что работаем за гроши, — говорит он грубо и таким тоном, будто обиделся на меня.

— Я тебе плачу хорошо.

Теперь он не смотрит на дорогу, он уставился на меня:

— Должно быть, ты порядочная сволочь.

Спина моя одеревенела, я боюсь повернуть голову. Мне страшно, но я из гордости храбрюсь. Идеальная жертва для маньяка. Свернуть такой шею — одно удовольствие. У этого здорового югославского парня, который кажется просто огромным в своей зимней куртке, наверное, отказали тормоза, как у их коммунизма после смерти Тито. Кто я для него? Девчонка из капиталистического мира, хоть мне и претит причислять себя к буржуазии. Мои сверстницы, отбросив феминистические предрассудки, снова надели каблуки и стали жить в свое удовольствие.