Марина Полетика: За кулисами любви

Человек стоял на обочине, пошатываясь и с трудом удерживая равновесие. Он был не пьян, но почему-то не помнил, как здесь очутился. Подступавший к дороге голый осенний лес был черным и страшным. Совсем низко, едва не задевая макушки сосен, с ревом пронесся самолет – огромная махина, – и от наступившей опять тишины стало еще страшнее. Если его не подберут, он, пожалуй, замерзнет. Но вот наконец кромешную тьму прорезал желтый свет фар приближающейся машины. Человек, покачнувшись, неуверенно шагнул вперед. Машина на большой скорости выскочила из-за поворота, и дальний свет ослепил его. Он только понял по звуку мотора, что автомобиль – легковой и хорошей марки. Звук приближался, и человек на обочине поднял руку, другой рукой прикрывая глаза от режущего света. Его должны подобрать, спасти, привезти в город, в тепло, к людям, а там уж он разберется, что с ним произошло, и не в таких бывали переделках… От страшного удара он отлетел далеко на обочину, и свет наконец, в последний раз взорвавшись у него в голове ослепительным шаром, перестал резать глаза. Машина, затормозив, вернулась задним ходом, съехала на обочину. Погасли стоп-сигналы, водитель выключил фары, и машина стала невидимой в темноте – впрочем, шоссе было пусто. Водитель остался на месте, а пассажир вышел, постоял, оглядываясь, – шоссе было пусто. Вполголоса выругался (снег попал ему в ботинки), подошел к лежавшему на обочине. Включил зажигалку, посмотрел ему в лицо.

– Все, порядок. Поехали, – скомандовал он, возвращаясь в салон и ежась от приятного тепла.

– Ты проверил? – поворачивая ключ в замке зажигания, спросил водитель.

– Не учи ученого! Снегу начерпал, черт… Ты сам смотри, чтоб отпечатков не было.

– Отпечатков? Я в перчатках, – ответил водитель, и они оба посмеялись нечаянно возникшей рифме. – А следы?

– Да какие, к черту, следы! Смотри, как метет. Такого октября не упомню. И лета вроде не было.

Машина бесшумно съехала с обочины и, набирая скорость, помчалась в сторону аэропорта.

За три месяца до происшествия

Лера сидела в «шестерке», припаркованной у входа в загс, и чихала. Чихала неудержимо и остервенело, очередями из трех чихов с интервалом примерно в минуту. В зеркало заднего вида она могла наблюдать свой распухший нос и слезящиеся глазки-щелочки. Виновник этого безобразия – здоровенный черный котяра в ошейнике со стразами от Сваровски – мирно дремал на заднем сиденье.

– Чтоб ты провалился! – от души пожелала Лера, но зверюга и ухом не повел. «Ты меня сюда притащила, – было ясно написано на его толстой сонной физиономии. – Я тебя об этом не просил. Меня сегодня вообще еще не кормили, а время обеденное. Ох, доберется до тебя моя хозяйка, она тебе покажет, как надо обращаться с порядочным котом…» Чтобы еще полнее выразить свое презрение, кот вытянулся во всю длину сиденья, зевнул, высунув острый розовый язычок, и, не открывая глаз, снова свернулся бубликом. От этих перемещений клубка кошачьей шерсти в ограниченном пространстве Лера зачихала еще ожесточеннее, почти без интервалов. Сколько она себя помнила, у нее начинало свербеть в носу при слове «кошка», а если милая зверюшка проходила в непосредственной близости от нее, аллергия немедленно расцветала пышным цветом. С этим зверем она провела бок о бок уже полдня, и даже горсть таблеток не спасла положение.

Ну когда же, черт возьми, появятся те, кого она ждет? Они ведь уже почти опаздывают! Неужели передумали после всего, что было? Нет, вряд ли… Хоть бы Макс не прозевал, тогда все мучения псу… то есть коту, под хвост. Лера осторожно выглянула из приоткрытого окна. Вообще открывавшаяся ее взору картина была довольно милой, и при других обстоятельствах Лера непременно была бы тронута. Две зефирные невесты в волнах белых кружев волновались у крылечка, создавая вокруг себя красивые завихрения тополиного пуха, украдкой бросали друг на друга ревнивые взгляды. Подружки без устали поддергивали им сползающие корсажи, разглаживали несуществующие складки на пышных юбках, без нужды поправляли фату и флердоранж, им доставляло огромное удовольствие суетиться без нужды на столь ответственном для любой женщины мероприятии. Женихи, с утра уже подвыпившие для храбрости, обреченно потели в новеньких костюмах, время от времени указательным пальцем оттягивая бабочку на шее и жадно глотая воздух. Гости напряженно беседовали, пока еще строго делясь на «наших» и «не наших», исподтишка пересчитывая, кого больше и кто, стало быть, больше съест.