Элеонора Глин: Любовь слепа

Вообразить себе только дочь ростовщика, разливающую чай здесь, в греческой ротонде у самых буков, где по обыкновению сидела его мать! Дорогая мать, умершая во время войны.

Но размышления ничему не помогут — он должен пойти переодеться к обеду и начать свой медовый месяц.

Ванесса была хороша, как картина, когда робко открыла дверь, ведущую из ее уборной в будуар. Первый раз в жизни на ней было платье с длинным треном — бледно-розовый наряд с пучком ярких роз у пояса. Что ей следовало сейчас делать?

Надвигались сумерки — было, вероятно, после девяти. Лорд Сент-Остель сообщил ей, что они будут обедать около десяти. Дверь с другой стороны парадной спальни, как сказала ей миссис Гопкинс, вела во вторую уборную. Неужели он, ее муж, там одевается?

Ее муж! Она попробовала шепотом произнести это слово.

Пока она стояла в нерешительности, послышался стук в дверь уборной слева от нее — она услышала, что Мадлен открывает ее. Это был дворецкий, который доложил, что «его светлость ожидает ее светлость в зале».

Сердце Ванессы забилось, но она собрала всю свою гордость и последовала за церемонным Поддером через галерею вниз по широкой лестнице. Здесь посреди зала стоял в ожидании Губерт. При ее приближении он едва поднял глаза.

Все лампы были зажжены, но окна на террасу еще оставались распахнутыми, и Ванесса могла видеть открывающийся из них прекрасный вид. Она в замешательстве остановилась, но тут они, предшествуемые дворецким, двинулись вперед и медленно прошли сто шагов до дверей зеленой гостиной, затем через нее, через другую комнату, уставленную китайским фарфором, и, наконец, через открытую дверь вошли в столовую. Стол выглядел таким маленьким посреди огромного бархатного ковра. С торжественной величавостью Поддер пододвинул ее светлости стул. Ванесса была рада опуститься на него — колени ее подгибались, потому что в продолжение всего этого перехода лорд Сент-Остель, Губерт, ее муж, не проронил ни слова. Без сомнения, его отчужденность была не большей, чем того требовали обстоятельства; но, может быть, он что-нибудь имеет против нее? Не сделала ли или не сказала она чего-нибудь неуместного?

Наконец, лед был сломан Губертом. Он начал говорить, хотя и не глядя на нее. Музыка будет безопасной темой, думал он, пока слуги ходят взад и вперед. Любит ли она музыку?

— О, да, — сказало бедное дитя, — в особенности я люблю Баттерфляй. Вы помните, эту оперу давали в тот вечер, когда вы меня видели в театре.

Губерт поднял голову: ему пришло на ум какое-то неопределенное воспоминание — не говорила ли об этом Алиса?

Ванесса ощутила его удивление, это испугало ее, она покраснела и продолжала со все возрастающей робостью:

— В тот вечер вы были в ложе герцогини Линкольнвуд, когда я впервые увидела вас.

Теперь он посмотрел на нее, но она отвернулась — убирали суп.

— О, да, — пробормотал Губерт. Не мог же он признаться в том, что тогда не обратил на нее внимания! Поэтому он углубился в обсуждение достоинств и недостатков Пуччини и его различий с современными композиторами.

«Может быть, он слишком застенчив, — думала Ванесса, — но я хотела бы, чтобы он рассказал о других случаях, когда он меня видел».

Дворецкий наполнил ее стакан шампанским. Отец редко позволял ей пить его. Возможно, если она выпьет шампанского, то не будет чувствовать себя такой нервной? Губерт думал то же самое. Но это мало помогло делу, и если можно было рассчитывать на благополучное окончание обеда, то только благодаря музыке и искусству, вокруг которых кое-как вертелся разговор. Ванесса чувствовала себя стесненной. Куда исчезли бесшумные слуги, скрывшись за ковровыми портьерами? Слышали ли они все, что говорилось? Будут ли они присутствовать все время обеда? Наконец, казалось, они удалились совсем — лорд Сент-Остель встал, зажег папиросу и сказал ей, что кофе они будут пить в голубой гостиной; они возвратились в зал.

Итак, здесь несколько гостиных. Какой же это огромный дом — такой же, как дворец во Флоренции, если не больше.

Голубая гостиная была меньше зеленой, расположенной на другом конце зала, и имела более жилой вид. Ванесса заметила на одном из столов фотографию графини Линкольнвуд между несколькими другими карточками в старинных серебряных, тщательно вычищенных рамках. Здесь были также красиво переплетенные книги, много цветов, а золоченые кресла, обтянутые голубым Дамаском в холодном стиле XVIII века, оказались все же удобными и комфортабельными. Ванесса обратила внимание на то, что в каждой из виденных ею комнат стоял письменный стол. Все столы были снабжены всевозможными письменными принадлежностями, и на каждом листе почтовой бумаги, в большом количестве лежавшей на столах, и на коже бюваров красовалась графская корона. Чьей обязанностью было заботиться здесь обо всем? Может быть, когда-нибудь, если эти комнаты станут ее домом, она будет знать это.