Жан-Поль Энтовен - Парижская страсть

После ужина она решила петь. Пианист в баре протянул ей микрофон и взял по ее команде первые ноты кубинской песни, которую она украшала прелестными фиоритурами. Публика была очарована. Один подвыпивший американец поднялся, чтобы сказать тост в ее честь. Потом потребовал, чтобы все гости бросали ей розы, украшавшие их столики. Эта женщина была со мной — и все завидовали мне. Я был счастлив владеть ею и принадлежать ей. Я чувствовал, что счастье как никогда близко.

Потом все понеслось галопом. Как будто после этих тягучих дней и приятного вечера судьба решила перевернуть все вверх дном.

Этой ночью Аврора любила меня необычайно страстно. И эту страсть я принимал за чувство, для которого нет преград. Я плыл по зеркальной глади реки — но впереди ждала Ниагара.

Потом я напрасно прождал ее на пляже. Ее не было и в порту, где я пил кофе с фруктами. Но я подумал, что мы мало спали этой ночью и она, может быть, задержалась на террасе.

Когда я вернулся, директор отеля, бурно жестикулируя, выразил мне свое сожаление. По его словам, пока я купался, Аврора уехала. Уехала? Да, с чемоданами. Оставила мне письмо? Нет, письма нет. Сначала она хотела передать конверт для меня, но, садясь в такси, которое должно было, сказал он, отвезти ее в аэропорт Генуи, передумала и снова забрала письмо; при этом она что-то сказала — но директор не расслышал.

Директор боялся скандала и поэтому рассыпался в извинениях. Выражая сожаление, он добавил, что у Авроры был потерянный вид.

В нашей комнате я нашел только еще теплую постель, беспорядок, который свидетельствовал о смятении. Запахи нашей ночи еще витали в тишине. В спешке Аврора забыла свой фотоаппарат, платок и несколько браслетов.

Мне понадобилось несколько часов, чтобы поверить, что Аврора действительно уехала. Я с видом ждущего сидел в баре отеля, потом ждал среди рыбаков и чаек. К полудню американец, которого мы видели накануне вечером, меня заметил и хотел начать разговор. Он недавно приехал из Майами. Мы перекинулись несколькими словами, и он удалился, дружески похлопав меня по плечу. Меня немного поддержало его дружелюбие.

Потом был длинный день, полный злости, подавленности и тревоги, которые к вечеру слились в грусть.

Незадолго до ночи я понял, что Аврора не вернется. И тоже уехал.

Предание гласит, будто Бог вначале удалился из мира, чтобы смущенные люди заметили, какое неограниченное пространство он занимает. Любовь проделывает то же самое: вспыхивает, стоит лишь нашему кумиру исчезнуть. Исчезнув в миг, когда я думал, что мы близки, как никогда, Аврора приобрела неограниченную власть над моим сердцем. Меня ничто не подготовило к этому испытанию. Я даже не знал имен демонов, с которыми должен был встретиться.

При этом я верил, что какая-то часть меня от расставания с Авророй почувствует облегчение. Ко мне вернется мое обычное ровное настроение, счастливая беззаботность, которую она у меня отняла. Но, выехав на дорогу в Женеву, я почувствовал, что все будет иначе. Одиночество, более тягостное, чем раньше, безжалостно сдавило меня. У одиночества был вкус пепла. Да еще эта дорога, по которой я недавно ехал под палящим солнцем — а теперь глубокой ночью. Я грустно возвращался тем путем, который вел меня, как я полагал, к безграничному счастью. У каждого любовного страдания свой период распада…

Я отчаянно гнал машину между обрывов и скал. Ветер бил в лицо, встречные машины ослепляли фарами — их свет выхватывал из тьмы картины прошлого… Лицо Авроры, до этого такое выразительное, виделось мне только таким, каким оно было в последний миг перед рассветом. Исчезнув, она замерла в моих воспоминаниях. Так бывает с умершими. Эта неподвижность, наверное, означала, что я больше не увижу ее. Или увижу — но не в этом мире.

На следующий день я, измученный, вернулся в Париж. Войдя к себе, я понял, что Аврора меня опередила. Она опустошила свой шкаф. На китайской ширме висело забытое платье. Из всего, что мы нажили, она оставила мне только то, что сама выбрала и что ей не хотелось тащить. На прикроватной тумбочке я увидел ее кошелек для ключей. Это был прощальный знак. Она его положила перед рамкой из акульей кожи, в которую она после посещения Лувра вставила репродукцию заинтересовавшего ее рисунка. Это была знаменитая «Фортуна» Прудона — серый рисунок на голубом фоне. Улыбка, развевающиеся по ветру волосы. И завязанные глаза.