Андреа Семпл: Выдумщица

Черт! Я не могу думать, мне мешает шум. Я должна сходить к новому соседу и попросить убавить звук.

Спустившись вниз в подвальную квартиру, я, должно быть, переместилась в другое временное измерение — передо мной оказался настоящий неандерталец. Лица почти не было видно, его закрывали разросшиеся во все стороны волосы. Передо мной стоял тот, кто не знал слов «бритье» и «стрижка». А если судить по запаху от его футболки, то и слова «стирка» он также не знал.

— М-м-м? — осведомился неандерталец.

— Здравствуйте, — ответила я, причем нервотрепка в сочетании с холодным воздухом сделали меня совершенно трезвой. — Простите, мне неловко вас беспокоить, но я просто хотела попросить вас, если можно, если вы не против, сделать музыку чуть-чуть потише, — я вытягиваю шею и стараюсь хоть на мгновение поймать его взгляд, но затем все же смотрю в сторону. — Будьте добры.

Неандерталец стоит, как и стоял, прислонившись к косяку, уставившись на меня и не говоря ни слова. В чем дело? Сегодня что, общенациональный День неловкого молчания?

Я замечаю, что в его волосатой немытой руке бутылка дешевой водки, что свидетельствует о его знакомстве с таким явлением современной цивилизации, как торговля спиртным на вынос. Из-за избытка растительности на лице трудно понять, сколько ему лет. Возможно, он моложе, чем кажется. Наверное, ему немного за тридцать.

Пауза все затягивается, и я начинаю чувствовать себя неуверенно. Мне становится страшновато. Я стою одна с этим мужиком, самым громадным, самым заросшим, самым вонючим из всех, кого я когда-либо встречала, и говорю, что ему надо сделать. Я уже жду, что он вот-вот трахнет меня по башке этой бутылкой, затащит меня за волосы в свою подвальную пещеру и надругается над моим телом, что у неандертальцев дело обычное.

Я решаюсь прервать молчание.

— Видите ли… простите меня, пожалуйста. Наверное, мне не следовало вас беспокоить. Но у меня был очень напряженный день, я стараюсь расслабиться и сосредоточиться на книге, а не могу этого сделать, потому что мне мешает этот… шум — простите, эта музыка. Из-за нее у меня разболелась голова, поэтому я и решила попросить сделать ее чуть потише. — Еще немного, и я расплачусь. Что со мной происходит в последнее время? Почему со всех сторон на меня сыплются неприятности? Тут я еще кое-что замечаю. Неандерталец уставился на мою футболку. Нет. Он уставился прямо на мои груди.

— М-м-м, — произношу я, отступая назад. — Что… вы делаете?

— Разглядываю ваши груди, — замечание по существу, за которым следует большой глоток водки.

Мой испуг испарился. Теперь я взбешена. После такого дня, какой у меня был, я стою тут с этим извращенцем, с этой вонючей кучей волосатого мусора, которая еще смеет отпускать на мой счет унизительные замечания.

Я уже собираюсь высказать ему все это, но вдруг ловлю его взгляд.

— Послушайте, — говорю я, удивляясь тому, что он меня так резко охладил. Глаза ведь совершенно обычные. Два голубовато-зеленых круга, немного розовые от водки белки. Но почему-то они произвели на меня странное действие, такое чувство, что за мной гонится призрак, из-за чего по спине ползут мурашки. — Я ведь только поинтересовалась, нельзя ли сделать музыку немного потише, — теперь голос у меня уже совсем слабый, он замирает в приглушенном расстоянием шуме уличного движения.

Мужчина ничего мне не отвечает. Просто икает, бесшумно закрывает дверь и исчезает, оставив после себя запах немытой затхлости.

— Извращенец, — говорю я, обращаясь к невидимой аудитории, и пускаюсь в обратный путь по каменным ступеням к себе в квартиру, к той самой Дейзи.

И, войдя в квартиру, я вдруг замечаю, что музыки нет.

Он не просто убавил громкость, он ее совсем выключил.

— Извращенец, извращенец, — бормочу я, бросаясь на диван.

На работе я не говорила про собеседование. Не могла же я и в самом деле им об этом сказать. Та работа не имела никакого отношения к аккуратному нанесению контура для век или блеска для губ.

Как бы то ни было, но надо сделать так, чтобы Лорейн ничего не заметила. Лорейн — это моя начальница. Или что-то в этом роде. На работу меня нанимала не она, но именно она последние сто лет или около того была ответственной за прилавок «Китс косметикс». С ней мне приходится говорить, если нужно поменять часы работы или если мне нужен выходной.

Это с ней мне приходится объясняться, если я проспала и опоздала. Вот как сейчас.

— Фейт, за этим прилавком работаем только мы с вами, — говорит она мне тоном школьной учительницы. — Было бы неплохо, если бы вы приходили на работу вовремя.