Белва Плейн: Рассвет

– Слушай, малыш, лучше не надо. Я не хочу о них знать. – Он сожалел о своей резкости, но ощущение, что сеть, накинутая на его семью этими людьми, сжимается, было невыносимо. «Дядя и тетя»! Сеть сжимается все теснее, и их цель – затянуть в нее его, Тома.

К изумлению Тома Тимми пожал плечами.

– Ну и ладно, не будем о них говорить. Но зря ты считаешь, – Тимми посмотрел на Тома удивительно умным взглядом, – что они хотят тебя завлечь. Мы целый вечер говорили об этом с дядей Артуром. Он говорит, что ты взрослый, и волен поступать, как хочешь. И если ты не хочешь иметь с ними дела, то и не надо.

– Он так сказал?

– Честное слово, Том. Он умный. Столько всякого знает. И о моей болезни все знает, все прочитал…

– Ты, что же, думаешь, что папа и мама не читали?

– Конечно, они тоже, – нетерпеливо перебил его Тимми, – но это новое открытие, всего несколько месяцев разрабатывается. Дядя Артур сказал, что они что-то делают с генами, хотят ввести больному лучшие гены, и будут пробовать со следующего года. И, может быть, лет через пять им удастся… Дядя Артур говорит…

Том хотел перебить Тимми замечанием, что дядя Артур – не ученый, но пожалел малыша, у которого так радостно сияли глазенки.

– Ну, что ж, хорошие новости, – заметил он.

– А мне еще немного лет, и я дождусь, пока они этого добьются!

«Дай Бог, братишка!» – подумал Том.

– Это назвали «генетическое преобразование». Если бы они это раньше придумали, Питер был бы жив…

«Питер… Другой сын! Да, Питер…»

– Они мне много рассказывали о Питере. Он был похож на меня. Холли сказала, что он был чудесный брат. Они никогда не ссорились и не дрались. У него был хороший характер.

«Как у тебя, – подумал Том. – Как у нашей мамы».

– Мы с ней в шахматы играли! Я еще почти не умею, но она меня подучила.

«Шахматы его покорили! Невинный ребенок!» – снова рассердился про себя Том.

– Сойди вниз, Том. Пожалуйста! Нельзя тебе сидеть здесь одному!

– Почему нельзя?

– Потому что это плохая манера – не выходить к гостям. А тетя Маргарет сказала, что у меня хорошие манеры. А я ей сказал, что папа учил меня хорошо себя вести.

– Да? И как она на это реагировала?

– Сказала, что это показывает папу с хорошей стороны.

– А что они еще говорили про отца?

Тимми нахмурился, вспоминая:

– Сначала – не помню, а потом дядя Артур сказал, что папа был в клане, и это плохо, но мы должны помнить его хорошие стороны.

«Словно речь доктора Фостера на похоронах отца!» – подумал Том.

– Ну, спустись же вниз, Том!

– Мне это трудно, Тимми. Ты и не знаешь, как трудно!

– Угу, я знаю. Ты расстроен из-за этой девушки. Ты убрал с тумбочки ее фото.

– Что, и это ты знаешь?! – вскипел Том.

– Мистер Маккензи рассказал дяде Артуру, и мы говорили об этом. Тетя Маргарет сказала, что тебе трудно примириться, или что-то в этом роде…

«Обсуждают мои личные дела… Делать им нечего…»

– Она вонючка, Том. Она лгунья. Я читал всю эту чепуху в газетах, брал с твоего письменного стола. И о черных – вздор, разве Бетти Ли – такая? И об иностранцах! Вот мистер Бруно, парикмахер, иностранец, а какой хороший человек! И мистер Футиадес, хозяин кондитерской… Значит, и о евреях – тоже чепуха. Ну и что ж, что ты еврей? Том! Не думай о ней, она – вонючка.

Милый, невинный малыш, прижимающий к себе щенка.

– Том! Давай сойдем вниз.

– О'кей, малыш. Иди, я приду.

На длинной веранде три женщины сидели за столом и разговаривали, а Артур Кроуфильд стоял у окна и глядел в сад. Тимми подбежал к нему, Том, поздоровавшись, сел на скамейку между двумя группами. Он заметил, что все присутствующие словно сговорились не обременять его излишним вниманием.

Он сидел, весь напряженный, весь обратившись в слух и поглядывая уголками глаз то в одну, то в другую сторону.

Женщины говорили о драгоценностях: мать рассказывала о том, как ее тетки, отправившиеся в кругосветное путешествие, высматривают в ювелирных лавочках всякие диковины.

– Особенно Лилиан – у нее острый глаз и вкус замечательный. Смотрите, что она мне только что прислала из Бангкока! Все мои украшения – ее подарки.

– Красота какая! – звонким приятным голоском воскликнула Холли. – Эти лепестки не спаяны?

– Потрогайте! – ответила Лаура с улыбкой. Головка с глянцевитыми волосами нагнулась к Лауре, белые пальчики перебирали золотые лепестки.

«Только евреи любят золото, – фыркала Робби. – Услышали бы это Лилиан и Сесилия!» – подумал Том.

– Оно замечательно выглядит на вас, – сказала Холли. – У вас такая стройная длинная шея. Я хотела бы иметь такую, на мне ожерелья так красиво не смотрятся!