Барбара Делински: Сабрина

Он пришел сюда незваным; тем не менее он не смог бы отсюда уйти, даже если бы сделал над собой усилие, а такого усилия он не сделал бы ни за какие блага на свете. Стоило ему только увидеть эту женщину, как его любопытство достигло предела. Он напомнил себе, что и эта женщина, и встреча с ней — всего лишь исходный материал для его очередного сюжета. При этом в глубине души он знал, что не все так просто и его подталкивают к этой женщине куда более сложные и противоречивые чувства.

Когда Дерек, стуча каблуками по мраморным плитам, направился к ней, она еще некоторое время находилась в полнейшем неведении о его присутствии, уйдя с головой в тот крошечный мирок, который объединял ее и ребенка.

Оказавшись от нее на расстоянии нескольких шагов, он остановился.

— Миссис Стоун?

Она вздрогнула от неожиданности и повернулась к нему.

— Извините, — сказал он, — я не хотел вас пугать.

С минуту, не меньше, она всматривалась в его глаза, будто надеясь отыскать в его взгляде ответы на тревожившие ее вопросы.

— Кто вы? — спросила она наконец.

— Дерек Макгилл.

Она продолжала его разглядывать — с таким усердием, что даже свела на переносице брови. Но только на мгновение.

— Мне знакомо ваше имя. Только не помню откуда.

— Я — репортер программы «Взгляд со стороны». Очень может бьггь, что вы видели кое-какие мои работы.

Она опустила подбородок к головке ребенка, одновременно еще крепче прижимая его к себе.

— Как вы сюда вошли? — Голос ее звучал спокойно, но глаза ни на минуту его не оставляли.

У нее был прямой взгляд — проницательный и цепкий, а глаза — светло-зеленые, как бериллы. Они походили на море в стужу и были такими же холодными, хотя разглядеть в них проблески чувств все-таки было можно. В частности, Дерек заметил плескавшийся в самой их глубине страх. Если бы он имел дело с продажным политиканом, это бы ему даже польстило, но видеть страх в глазах Сабрины Стоун Дереку никакого удовольствия не доставляло.

— Я смешался с компанией молодых людей, которые направлялись в другие апартаменты. Пока они выясняли отношения с привратником, я проскользнул в лифт и поднялся на ваш этаж. Потом объяснил вашей служанке, что я — ваш старинный друг и вы меня ждете, и вот я здесь.

— Я вас не ждала.

— Знаю. Но мне очень хотелось с вами поговорить. Кстати, я звонил вам несколько раз. Но ваш муж старательно оберегает ваш покой.

— Вы с ним разговаривали?

Дерек заметил, как при этих словах у нее едва заметно дернулся уголок левого глаза. Такого рода тик свидетельствовал о переутомлении или о повышенной нервозности. Дерек подозревал, что следует иметь в виду последнее.

— Разговаривал, но не напрямую. Сам он так мне и не перезвонил, а когда я в очередной раз попытался с ним связаться, его секретарша пригрозила, что он пожалуется на меня президенту моей телекомпании, если я буду настойчив.

Она кивнула; при этом в ее глазах промелькнуло что-то вприятно-жесткое.

— Как думаете, он исполнит свою угрозу? — поинтересовался Дерек.

— Думаю, да. — Сабрина помолчала. Жесткость в ее взгляде улетучилась, и теперь в нем проступило нечто похожее на смущение. Тем не менее, когда она заговорила снова, ее голос зазвучал ровно и спокойно. — Итак, что вам угодно?

— Хочу с вами поговорить. Только и всего. — Взгляд Дерека упал на кудряшки ребенка. При ближайшем рассмотрении его волосики оказались не такими светлыми, как у матери, и обладали скорее каштановым, нежели золотистым оттенком. — Он спит? — спросил Дерек, наклоняя голову, чтобы лучше видеть лицо ребенка. Ответ на свой вопрос он получил в ту же секунду — стоило ему взглянуть на широко раскрытые карие глаза малыша, смотревшие рямо перед собой.

Работая репортером, Дерек насмотрелся на человеческих трагедии. Он видел изуродованных жертв пожара, усохших, как скелеты, доходяг, не евших по нескольку недель, и живые обрубки людей, пострадавших от разрывов снарядов и авиабомб. Тем не менее он давно уже научился держать дистанцию между собой и этими несчастными, которые часто становились героями его репортажей. Другое дело ребенок. Личико этого малыша с крохотным носиком, розовыми губками и нежной, словно атлас, белой кожей помимо его воли отпечаталось у него в сердце.

— Какой красивый, — прошептал он. — Сколько ему?

— Год и четыре месяца.

— И как его зовут?

— Николас.

В честь отца, значит. Дерек мог и сам догадаться. Вряд ли у кого повернулся бы язык назвать Николаса Стоуна чрезмерно скромным или лишенным тщеславия. Это был человек из породы победителей — из семьи, где каждый отпрыск был изначально запрограммирован на успех.