Ирина Кисельгоф - Пасодобль — танец парный

Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения случайны.

Мне нечего сказать о моем детстве, кроме того, что оно было счастливым. Меня воспитывали то ли по-японски, то ли по-американски, потому я могла делать все, что мне угодно. Например, сидеть на хрустальной вазе, стоящей на столе в гостиной. Не всем гостям это нравилось, главное — это нравилось мне, а значит, и моим родителям. Еще я любила ломать игрушки. Мне их дарили, я их ломала.

— Ты кто? — спрашивали меня люди.

— Папино счастье и радость, — важно отвечала я.

Все смеялись, я тоже. Делала одолжение.

С Люськой я познакомилась в детском саду. Она была новенькой и села рядом со мной. Рыжий платок, завязанный на ее голове, я содрала из любопытства. Хотелось знать, что под ним. Там оказался ежик рыжих волос: Люську родители брили наголо, чтобы волосы лучше росли. Лысая, опозоренная Люська ревела в три ручья, все потешались над ней, а я размахивала перед ее носом рыжим платком, как тореро красной тряпкой. Люська до сих пор не может мне этого простить. Если бы не она, я бы этого и не помнила. Я все еще дружу с Люськой, ведь мы сидели на горшках на брудершафт. Не стоит стричь детей наголо. Бессмысленная затея: мне не брили голову, и у меня густые волосы, у Люськи наоборот. По сию пору.

Мое самое противное воспоминание раннего детства связано с бессмысленной, тупой жестокостью по отношению ко мне. Я была звездой детских утренников. На Новый год мне сделали сказочную, сверкающую инеем корону немыслимой красоты. Ни у кого такой не было. Я играла королеву снежинок. На репетициях. А перед утренником один мальчик содрал с моей головы корону и растоптал. Он топтал, я рыдала взахлеб, размазывая по лицу слезы кулаками. Так долго, так горько, что стала икать. Из этого мальчика вырос бы Герострат или Нерон. Я бы уже тогда отправила его к детскому психиатру.

Еще я всегда любила веселиться. От души, напропалую. Например, катиться в санках с горы и кричать во все горло. От снега, от солнца, от елок, от гор. От всего. От восторга. А мне сказали, что я громкая. Тоже почему-то помню. Мы тогда катались на санках с классом Я с Володькой, моим одноклассником Я кричала, и он кричал. Весело нам было. Здорово!

— Ты такая громкая! — сказал мне кто-то из девчонок.

— Ага! — согласилась я и побежала за Володькой на горку. Кричать во все горло.

Тогда я поцеловалась с мальчиком в первый раз. С Володькой. Он неловко ткнулся мне в губы, а я поцеловала его по всем правилам. Мы тренировались с девчонками. Такие дуньки были!

В школе я была отличницей и дружила с отличницей Танькой Тарнаковой, мы сидели на последней парте в среднем ряду и безобразничали циклично. Потешались над учителями. Если действие не рождало противодействие, издеваться наскучивало быстро. Мы это сразу поняли. Но люди живут стереотипами. По инерции. Человеческое эго — самый сильный стереотип, его не перебороть простому школьному учителю. Потому мы безобразничали, а учителя только разводили руками, ведь мы были круглыми отличницами.

Интернатура в областной больнице — тоска смертная. Молодыми врачами затыкают все возможные и невозможные дырки. Дырки — это чаще всего поселки, где в лучшем случае есть лечебные учреждения типа СБА. В сельской врачебной амбулатории нет врачей, кроме тебя, зато есть жалкий скарб, оставшийся в наследие чуть ли не от СССР, немного гуманитарки и нитка с барского плеча пиджака райздрава. И все.

На дежурстве медсестры уложили меня спать и разбудили в час ночи. Привезли пьяненького мужичка с дырой в черепе, через которую виднелся мозг. В его черепе была дыра, а он улыбался мне и медсестрам.

— Откуда дыра? — спросила я его пьяных сотоварищей.

— Рельса упала, — качаясь, сообщил один из них.

— А рельса откуда?

— Хрен его знает, — сознался он.

В округе не могло быть рельс по определению. Здесь не было железных дорог, ни в каком виде. Даже на фабриках и заводах.

Я наложила на дыру повязку и вызвала перевозку, в СБА нет хирургии, тем более нейрохирургии. Пьяненький мужичок жить хотел, по крайней мере, он не высказал обратного желания.

— Я сообщу, — напоследок сказала я.

— Да хрен с ним, — качаясь, отреагировал человек, склонный к солипсизму.

Мы выпроводили любителей рельс, я отправилась спать.

— Если что, я умерла, — сказала я медсестрам.

Та, что помоложе, рассмеялась, та, что постарше, насупилась.