Бьюла Астор: Люби меня, ковбой!

— Меня зовут Деннис Корнуэл. Я — сын Джефа Корнуэла Четвертого, владельца ранчо «Надежда».

— Извините, это ваше перо на туалетном столике? Я имею в виду шляпу, — неожиданно спросила она. — Я прочла внутри шляпы имя и решила, что эта шляпа здесь в качестве декорации, этакий вестерн-дизайн в оформлении номеров.

— О, эту печальную роль ей пришлось взять на себя только со вчерашнего дня. Я забыл ее в номере, когда мне понадобилось срочно вернуться на ранчо.

— О Боже! — воскликнула девушка. — Так вы тот бедняга, который вчера попал в аварию и которого вечером забрали в больницу?

— Не совсем так, мэм. Я тот неудачник, который врезался в дерево, но который не попал ни в какую больницу.

— Но когда я вселилась в этот отель, мне сказали, что вас забрали в больницу. Поэтому мне и достался ваш номер.

Деннис начинал нервничать. Это явно была не его история.

— Нет, мэм, — упрямо твердил он. — Прошлой ночью я был здесь и спал на этой самой кровати.

Наступило долгое молчание.

Превозмогая чудовищную головную боль, Деннис приподнял голову и уставился на соседнюю кровать, стоявшую на небольшом расстоянии от его кровати. Свет ночника выхватывал из темноты фигурку девушки, сидевшей, опершись на подушку. Ее взгляд был устремлен в пространство перед ней, она покусывала нижнюю губу и явно о чем-то думала.

— А вы помните, как попали в город? — наконец спросила она.

Она явно следила за тем, чтобы ее голос звучал отстраненно и невозмутимо, и это раздражало его.

— Да, я хорошо помню, как попал в город. Три ковбоя привезли меня сюда. Они нашли меня в моем пикапе. Потом я оставил их в конторе шерифа — они не хуже меня могли рассказать, что со мной случилось. Моя голова раскалывалась на части, поэтому я пошел прямо сюда, в свой номер. Вот и все.

Ох-хо-хо. Может, лучше не надо было упоминать о раскалывающейся голове? Воображение этой малышки и без того уже полно самых диких и мрачных сцен.

— А вы действительно помните, что говорили с ними?

— Черт! Конечно! Я действительно говорил с ними. Может быть, не совсем внятно, но я помню, как сказал, что мне нужно доехать до города. Потом они помогли мне залезть в кузов их пикапа, и так мы добрались до Форт-Льюиса.

— Вы говорите, что вы сказали им, что делать? А они сами не могли догадаться? И потом, как они позволили раненому человеку ехать в открытом кузове? Неужели вам не кажется все это странным?

— Что тут странного? — сухо ответил Деннис.

А ведь и вправду, если подумать, то такое обращение несколько сурово даже для крутых парней из Западного Техаса. Никто из них даже не предложил ему носового платка, чтобы вытереть кровь.

— А вы хорошо помните, как выглядел после аварии ваш пикап? — снова спросила неугомонная девушка.

— Ну да. А что?

— И вы помните, что все сиденье было испачкано кровью?

— Ну и что. Большое дело. Кровь была повсюду: моя голова была в крови, моя рубашка. Ну и что? В моей жизни бывало и хуже. А вы интересно, откуда знаете, что на сиденье была кровь?

— А оттуда, что ваш пикап, мистер Корнуэл, был сенсацией сегодняшнего утра. Когда я завтракала в «Драгсторе», там только о нем и судачили, поэтому я вышла и тоже взглянула на него. На переднем стекле, там, где вы ударились головой, — трещина, похожая на сеть паутины. И почему вы не пристегнули ремень?

Деннис почувствовал, как у него загорелись уши.

— Я забыл, — пробормотал он.

— Что?

— Забыл, черт побери. Просто забыл, как забыл в номере свою шляпу и как до этого забыл на ранчо эти проклятые бумаги. На мою голову свалилось слишком много проблем за последнее время.

Снова наступило молчание. Долгое и томительное.

— А знаете, мистер Корнуэл, сегодня в ресторане говорили еще кое о чем, — наконец сказала она.

— Зовите меня просто Деннисом.

— Хорошо, Деннис. Итак, люди обсуждали последние новости из больницы, из отделения неотложки, куда вас забрали. И знаете, что они говорили?

Она сделала паузу, и Деннис почувствовал, что сейчас она скажет что-то крайне неприятное.

— Они сказали, хм, они сказали, Деннис, что вас поместили под аппарат и ваша жизнь под угрозой.

Теперь он на какое-то время замолчал.

— Правда?

— Правда.

— Что ж, черт побери. Однако я сейчас не в больнице под аппаратом, а сижу в этой комнате на кровати и разговариваю с вами. И единственная неприятность — это то, что у меня невыносимо болит голова.

— Это так, но вас никто не видит и не слышит.

— Вы слышите.