Мария Ветрова - Обретенный май

В отличие от Нины Владимировны Нюся была женщиной крупной, однако необыкновенно подвижной и по-деревенски выносливой. Дело в том, что, несмотря на крестьянское происхождение, Нюся терпеть не могла загородного образа жизни и любые хлопоты, связанные с землей — в частности, с садом, окружавшим генеральский особняк. Именно от таких вот хлопот она в свое время и сбежала в столицу, испытывая к ним неизвестно откуда, а главное, от кого доставшееся ей непреодолимое отвращение. Одной из причин, заставлявшей Нюсю хмуриться в столь ласковое и яркое утро, были, разумеется, «бездельницы-девки», как она окрестила генеральшиных невесток. Мальчиков она любила беззаветно, а их жен терпеть не могла — особенно младшую.

Все это было Нине Владимировне прекрасно известно и вызывало разве что легкую ухмылку. Как всегда игнорируя Нюсино приветствие, генеральша поинтересовалась, все ли готово к предстоящему отъезду, поскольку Евгений должен был прислать за ними машину к одиннадцати утра.

— Да уж знаете, что готово. — Нюся ускорила шаг, прихватив по дороге темно-вишневый шелковый халат Нины Владимировны. — Ну а насчет дома — кто знает?.. Пока Галина там жила, я за дом спокойна была, а без нее… Будто не знаете, что сторожиха новая — пьянь и положиться на нее с достоверностью нельзя…

— Не ворчи, — сухо бросила Нина Владимировна. — Сами управимся. Дел там — всего ничего: проветрить как следует, пыль стереть да полы помыть… Продукты Женя еще вчера завез, так что…

Отсутствие на даче Гали было еще одной причиной мрачного настроения Нюси. Галя много лет подряд работала помощницей по хозяйству в соседнем особняке, и женщины крепко сдружились, часто сиживали по вечерам за самоварчиком, когда оба дома затихали, наконец-то угомонившись, и беззлобно перемывали косточки своим хозяевам. Однако в нынешнем году соседский дом был продан неизвестно кому. Гали не стало. Нюся потеряла свою закадычную подружку, а заодно и доверенное лицо, которому ежегодно поручалось следить за приведением генеральского особняка в порядок после зимней спячки.

— Чай здесь будете пить или как? — поинтересовалась Нюся, горько вздохнув.

— Или как, — усмехнулась Нина Владимировна. — Ну-ка помоги подняться, что-то спина у меня сегодня…

— Так может, отложим машину-то? — слегка оживилась Нюся.

— И думать не смей! — Нина Владимировна рассердилась не на шутку, отчего сил у нее тут же прибавилось и она самостоятельно села среди взбитых на совесть подушек.

Искусно заваренный чай с поджаренными тостами уже ждал их на кухне, и пока женщины дружно и, как издавна повелось в этом доме, молча завтракали, остатки ночного кошмара окончательно развеялись, можно сказать, выветрились из памяти Нины Владимировны.

К полудню Москва раскалилась так, словно на дворе было не начало мая, а знойная вершина лета — август. Эльвире, молча стоявшей возле давно не мытого распахнутого настежь окна, почудилось, что от асфальта подымается полупрозрачное марево, искажающее очертания редких в этот час прохожих и машин.

Кондиционеров в помещении их районного суда не было — в надежде хоть как-то разогнать пыльную духоту, царившую в кабинете, пришлось настежь распахнуть окно. Духота их помещения никуда не делась, зато к ней добавился запах бензиновых улиц… Эльвира отвернулась от окна и тут же наткнулась на любопытный взгляд молоденькой секретарши, корпевшей в своем углу над целой кипой повесток.

В этот момент дверь распахнулась и в кабинет, как всегда стремительно, вошел ее непосредственный шеф, помощником которого Эльвира работала последние пять лет. Немного бледный после заседания, он еще не успел снять свою судейскую мантию. Он никогда не спешил разоблачаться, поскольку отлично знал, что мантия ему идет. Эльвира, закусив губу, через силу улыбнулась Владимиру Павловичу. Она не сомневалась, что об ее очередном провале он уже знает, а возможно, и лично участвовал в нем, не желая обзаводиться новым помощником… Она бы ничуть не удивилась, узнав, что именно так все и обстоит. Эльвире Сергеевне Паниной было сорок пять лет, и попытка пройти комиссию, дабы получить вожделенную судейскую должность, являлась для нее последней из предпринятых до этого трех.

Кивнув в знак приветствия, шеф неожиданно положил на ближайший стол целую кипу бумаг, которые нес в свой кабинет, смежный с комнатой секретаря, и, подойдя к Эльвире, положил обе руки ей на плечи. Девчонка в своем углу, забыв про повестки, откровенно разинула рот и уставилась на них округлившимися от изумления глазами.