Иосиф Гольман - Авдотья и Пифагор

Обычная схема. Все делается для любимой невестки. Но минимум полчаса — до «Электрозаводской», и столько же — обратно. Это если с пробками будет везти по-прежнему.

Если же трафик станет более похож на обычный, то успеешь только сказать маме «здравствуй». И даже позвонить Пифу нельзя — это значит, что Марат опять обратит на своего старого дружка-соперника пристальное внимание. Пристальное и недоброе.

Михаил Никандрыч сочувственно посмотрел на свою пассажирку в зеркальце заднего обзора.

– Не грусти, дочка, — неожиданно сказал он. — Все само собой как-нибудь наладится.

– Надеюсь, — тихо ответила Дуняша. От нежданного сочувствия глаза повлажнели. И тут же появилось опасение: если водитель легко читает ее чувства, как она будет прятать их от всепроникающего взгляда свекра?

– У меня самого дочка, — продолжил Никандрыч. — Постарше тебя на пару лет. Такая любовь была, не поверишь — и по водосточной трубе ее парень лазал, и клумбы в парке обрывал… Она его два года ждала из армии. Мальчишке, соседу нашему бывшему, отказала. Теперь тот — программист в Англии. Свой дом с садиком. С женой уехал, женился совсем недавно.

– А дочка ваша? — зачем-то спросила Дуняша.

Не надо было спрашивать.

– С дочкой сложнее, — нахмурился Никандрыч. — Поженились с Игорем, первый ребеночек сразу народился. Потом Игорь стал выпивать, потом — ширяться.

– Он и сейчас на игле? — ужаснулась пассажирка.

– Нет, сейчас нет, — ответил водитель. — Дочка полжизни, наверное, потеряла, но его из омута выдернула. Даже второго родила, тоже пацана.

– Значит, все в порядке, — успокоилась Дуняша.

Рано успокоилась.

– Игорь ее бросил, — сказка у Никандрыча явно оказалась без хорошего конца. — Женился на медсестре из больницы, куда его дочка устроила. На его лекарства все деньги истратила, даже обручальное кольцо продала. Ну да теперь оно ей и не нужно, — мрачно закончил шофер.

– Ты поняла, к чему я? — после паузы спросил Никандрыч.

– Нет, — честно ответила Дуняша.

— Надюха сейчас тоже могла бы в Лондоне жить, в своем доме с садиком, а не куковать в нашей халупе. У меня зарплата неплохая, но на пятерых роскошно не получается. Так что радуйся тому, что имеешь. Теперь поняла?

– Теперь поняла, — вздохнула она.

А вот и приехали.

Белая панельная пятиэтажка с темно-красными торцами одиноко стояла в большом дворе, окруженная уже современными панельками — высокими, довольно симпатичными, отделанными плиткой под желтый кирпич.

– Я скоро приду, — сказала Дуняша Никандрычу.

– Не торопись, — буркнул тот. — Дороги пустые, долетим мигом.

– Спасибо, — поблагодарила девушка.

Родной подъезд не поменял внешнего вида. Обшарпанные, небрежно покрашенные синей краской стены, щербатые бетонные ступеньки и раньше-то ремонтом не баловали, а кто же теперь, перед грядущим сносом, будет ремонтировать?

Запахи тоже остались прежние. У входной двери тянуло сыростью из подвала. Большой висячий замок преграждал туда дорогу бомжам, однако не являлся препятствием для запаривания от худых систем отопления и для специфического кошачьего запаха.

В детстве они с Пифом не раз проникали в запретное темное пространство и даже однажды набрели на только что родившихся котят. Пиф, разумеется, сразу захотел оказать им первую помощь, но мамаша, дворовая трехцветная кошка, была против. Она так яростно шипела и поднимала лапу с выпущенными когтями, а глаза так страшно сверкали в свете их фонариков, что Дуняша сумела уговорить Пифа отказаться от затеи. Так и выросли тогда котята, не познав добрых рук местного Айболита. Выросли, кстати, вполне здоровыми.

Странно — подъезд и раньше не казался Дуняше роскошным помещением, но ведь и убогим не казался! Сейчас же все это постсоветское «великолепие», сдобренное не только ароматом сырости и кошек, но и запахом человеческой мочи (дом стоял недалеко от гастронома), сильно действовало на нервы. Особенно в сравнении с благолепием кураевских интерьеров.

Да уж, не на пустом месте строит свои теории Никандрыч: любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. И не только кушать, но и красиво одеваться, в хороших местах отдыхать, на приличных машинах ездить. Эх, еще бы не с Маратом и его родителями…

Вот и знакомый звонок: обычная круглая кнопка на коричневом косяке.

Мама открыла дверь, и снова захотелось плакать — у нее было такое усталое лицо и такие испуганные родные глаза.