Елена Лагутина: Хранящие тепло

— Послушайте, ну неужели ничего нельзя сделать? — простонала Саша.

— Мы делаем все возможное, — устало вздохнув, в который раз произнес человек в форме. — Сейчас опрашиваются люди, идет поиск свидетелей. Но главное — это звонок. Похититель непременно должен позвонить вам.

— Откуда вы знаете? А если он не позвонит? А если это был какой-нибудь маньяк? — последнее слова Саша выдавила из себя с трудом, изо все сил стараясь не вдумываться в его ужасный смыл.

Он ничего не ответил, и слово «маньяк» повисло в воздухе, отравляя его, высасывая — каплю за каплей — остатки кислорода…

— Что с вами? — словно в полусне, услышала Саша. Потолок почему-то падал вниз, люстра качалась, лицо человека, отдаленно знакомое, было расплывчатым и странным. Потом она почувствовала что-то прохладное и влажное возле рта. Подчинившись инстинкту, сделала несколько глотков.

— Все в порядке. Я просто…

— Может быть, вызвать врача?

— Нет, не стоит. Я уже… Я уже в порядке. Все нормально, — слабым голосом ответила она, чувствуя, что не сможет сейчас перенести присутствия в комнате еще одного постороннего человека. Хотя теперь даже эта комната, в которой она прожила пять лет, которая была ее родным домом — теперь и эта комната казалась ей чужой и враждебной. Здесь почти ничего не изменилось. Только телефонный аппарат, старый телефонный аппарат, принадлежавший еще Кристининой бабушке, теперь стоял на подоконнике. Выдернутый шнур свисал на пол, а на его месте, на журнальном столике возле стены, стоял новый аппарат, специально подключенный оперативниками. Это было необходимо для того, чтобы определить номер телефона входящего звонка. Если он позвонит. А если не позвонит?…

Она не могла думать, не могла строить предположений. Сцепив на коленях белые, бескровные пальцы, она теперь обращалась только к высшим силам, только к Богу, который один мог защитить ее дочь. В тот момент она верила в него так сильно, как, наверное, никогда в жизни. Закрыв глаза и низко опустив голову, она шептала:

«Помоги, Господи. Не оставь. Прошу тебя, умоляю: не оставь меня и мою дочку. Не дай нам умереть. Пожалей. Прошу тебя, Господи милосердный…»

Саша не знала на память ни одной молитвы. Бабушка, которая вырастила ее после трагической смерти родителей, воспитывала Сашу в атеистических традициях. Но сейчас ей так хотелось верить в то, что Бог услышит эти ее неправильные слова, услышит и поймет их искренность.

«Прости меня, — шептала Саша, беззвучно шевеля губами. — Прости за все мои грехи. Прости за зло, которое причинила людям. Прости за зависть, за злословие. Прими мое покаяние. Помоги. Помоги мне, не оставь…»

Непонятный, слабый, едва различимый звук со стороны входной двери заставил ее насторожиться. Она распахнула глаза, глядя прямо перед собой напряженно и настороженно. Боковым зрением она успела заметить, как человек в форме, сидящий за столом, тоже напрягся и положил руку на кобуру с пистолетом. Но, может быть, этот звук ей просто послышался? Может быть, она просто очень хотела его услышать, а поэтому, как часто случается, придумала? Только тень, мелькнувшая в коридоре, заставила ее в этом усомниться. Не помня себя, Саша вскочила с дивана — и в тот же момент застыла, увидев прямо перед собой, в дверном проеме между прихожей и комнатой, Дениса.

Он стоял перед ней и смотрел на нее. Саша испытывала странное чувство — она видела его глаза, его лицо, его волосы, но как будто отдельно, как разрозненные эпизоды своего прошлого, которые никак не хотели связываться в единое и цельное повествование, в историю ее любви.

Ее замешательство длилось всего лишь несколько коротких секунд — в следующее мгновение она огненной стрелой подлетела к нему, отчаянно схватила двумя руками за отворот кожаной куртки, встряхнула, вложив все оставшиеся силы, и быстро-быстро, срываясь с шепота на крик, заговорила:

— Где она? Скажи мне, прошу тебя, где? Куда ты ее увел? Зачем ты ее забрал у меня? Скажи, умоляю! Где она? Где Маринка? Ну, что же ты молчишь, Денис! Не молчи, прошу тебя. Не молчи, скажи, что это ты… Ты, наверное, просто захотел прогуляться с ней, поговорить, купить ей мороженого? Ты боялся, что я не позволю… Ведь это был ты, правда? Скажи, скажи, что это был ты! Скажи…

Она смотрела в его глаза и видела, что он не понимает смысла ее слов. Видела, но отказывалась верить и все продолжала твердить, тормошить его, умолять, кричать… До тех пор, пока, вдохнув очередную порцию воздуха, не почувствовала, что выдохнуть не может. Тогда она упала, как подкошенная, ему на грудь, отстраненно подумав о том, что его присутствие, его возвращение, о котором она, боясь признаться самой себе, так часто мечтала, что сама их встреча не вызывает у нее в душе никаких чувств. Душа была измотанной, пустой и темной. Последняя надежда, растворившись в глазах когда-то любимого человека, растаяла. Теперь уже ничего не имело ни смысла, ни значения. Закрыв глаза, она снова мысленно унеслась куда-то вдаль, на мгновение ощутив странное чувство — как будто ее тело отрывается от земли вместе с ее душой. Это чувство было немного пугающим, и все же именно оно принесло хоть какое-то облегчение. Она знала, с чем это было связано. Полет — это небо, светлое, прозрачное, спокойное, без радостей и без горя. Оно манило ее, звало к себе, предлагая вечный покой. В тот момент она знала, что в жизни нет ничего более ценного, чем вечный покой, даруемый только смертью, а значит, единственная оправданная цель каждой жизни и должна быть целью приближения к смерти. Ей так хотелось взлететь… Она слышала свой собственный голос — он отчетливо звучал в ее памяти и предлагал ей: лети! Она вспомнила… Вспомнила еще что-то, далекое, давно забытое. Какие-то тени мелькнули перед глазами, закачались в странном неуклюжем танце, и Саша снова услышала голос.