Анна Смолякова: Ты — мое дыхание

— Сейчас, — отозвался Алек и, пройдя мимо швейцара, наконец, поставил ее на пол. Их тут же обступила толпа любопытных. И Поле вдруг стало ужасно неприятно. От псевдоромантического порыва, с которым он подхватил ее на руки, слишком отчетливо и откровенно пахло дешевым шоу. И если в Венеции было принято публично демонстрировать прежде всего галантное обращение с подругой, то здесь, в Москве, Алеку, вероятно, почудилась необходимость чисто русского удалого размаха.

— Полин, моя милая Полин! — горячо шептал он ей в ухо. Причем шепот был достаточно громким для того, чтобы его могли расслышать журналисты. Поля принужденно улыбалась. Ей было неловко из-за его демонстративной страстности и нарочитой бодрости. «Стефферовская фирменная» чуть смущенная улыбка казалась фальшивой и затасканной. И только когда он, улучив момент, шепнул ей, на этот раз совсем тихо: «Прошу тебя, потерпи еще несколько минут. Это необходимая процедура», она заставила себя успокоиться. Ведь, в сущности, Алек был ни в чем не виноват. Он, в отличие от простых смертных, очень редко мог позволить себе быть самим собой.

Но тем не менее достоинства это ему не добавляло. «Он просто не сдержал слова и не выполнил условия нашей договоренности! — раздраженно думала Поля, поднимаясь с ним под руку на второй этаж в банкетный зал. — А я-то, дура, тоже хороша! Купилась на «российского друга», пожалела «бедного, одинокого иностранца»!»

Кстати, роль восторженного иностранца Стеффери играл отменно. Она холодно отметила, с каким показным восхищением рассматривает он двухметровые фигуры медведей и деревянные скульптуры российских государей. «А ведь был уже внутри! Явно был!» Поля все это уже видела, и не раз, поэтому ее не поражали ни огромная телега с яствами посреди зала, ни охотничьи трофеи на стенах. Она просто поднималась по лестнице, глядя прямо перед собой. И никак не отреагировала, когда кто-то из толпы, следующей сзади, сдержанно шепнул:

— Холодная, как ледышка, и какая-то суровая… Не поймешь штатовских мужиков! Что он такого в ней нашел? Своих, что ли, баб не хватает?

Стеффери не понимал по-русски, поэтому продолжал улыбаться. Впрочем, Поля совсем не была уверена в том, что он возмутился бы, уловив смысл сказанного. Это не вписывалось в сценарий и не играло на имидж…

Банкетный зал, рассчитанный на человек тридцать-сорок, был выдержан в более светлых тонах, чем нижнее помещение. Хотя в остальном все здесь было точно таким. И старинная печь с открытым огнем, и стены, выложенные массивными круглыми бревнами, и стулья с резными спинками, и светлые, нарочито простенькие занавески на окнах. Вдоль стен стояли берестяные туески и глиняные горшки, а над ними висели головы оленей и чучела глухарей. С лестничных перил небрежно свешивалась роскошная волчья шкура. Поля вспомнила, что они с Борей обычно ужинали за дальним столиком у окна, и даже вздрогнула, когда молодой человек в безупречном смокинге, видимо, распорядитель церемонии, предложил им со Стеффери присесть за тот же стол.

Впрочем, дело было уже не в деталях. Она согласилась прийти сюда, значит, должна была подчиниться правилам игры. Поля, сохраняя спокойное выражение лица, заняла место рядом с Алеком, выпила первый бокал шампанского, поддержав абсолютно безразличный ей тост. Потом второй бокал, потом третий…

Стеффери сидел так близко, что коленом касался ее бедра. А может быть, он делал это намеренно? Во всяком случае, возможности отстраниться у нее не было. Приглашенные на банкет рассматривали ее с искренним интересом. Исключение составляли, пожалуй, лишь несколько отечественных мэтров, достаточно высоко ценящие себя, чтобы любопытствовать по поводу безвестной спутницы голливудской звезды. Она чувствовала ногой его сильное твердое колено и не испытывала ничего, кроме досады. И в самом деле, никто не тянул ее за руку, никто не принуждал соглашаться на роль куклы-статистки.

Впрочем, Алек не давал Поле почувствовать себя забытой. Он периодически обращался к ней с ничего не значащими, но исполненными нежной заботы фразами. Смотрел так, что половина дам за столом расплывалась от умиления, а другая — кривилась от завистливой злобы. Но почему-то ей от этого делалось только тяжелее.

Когда повар принялся раскладывать по приборам горячее — жаркое из пятнистого оленя в брусничном взваре, Поля тихонько шепнула Алеку на ухо:

— Давай выйдем из-за стола. Мне обязательно нужно с тобой поговорить.