Анна Берсенева - Этюды Черни

– Не надо, – и даже руку его удержала.

Он вздрогнул, почувствовав прикосновение ее пальцев. Вот уж это точно не по возрасту! Как раз про такое одна его женщина сказала: «Все это слишком нервно».

– Вы не любите джаз? – помедлив, спросил Сергей.

Ему было сейчас не до джаза и вообще ни до чего. Показалось, что он по-прежнему держит Сашу на руках. От одного лишь мимолетного соприкосновения пальцев показалось! Получается, неважно, на руках ли он ее держит, едва прикасается ли – то, что он чувствует при этом, не зависит от, так сказать, поверхности соприкосновения.

Странно. До сих пор он был уверен, что для него имеют значение более тесные и очевидные контакты с женщинами. Да так оно до сих пор и было.

– Я как раз джаз вам спеть хочу, – ответила Саша. Она, по счастью, его труднообъяснимых нервностей не заметила. – То есть блюз. Есть одно интересное сочетание… Я его один раз уловила и использовала. Это в Нью-Йорке было, в джаз-клубе. Меня это тогда страшно взволновало, захватило. Но потом…

Она замолчала.

– Что потом? – спросил Сергей.

– Потом я отвлеклась на… другое. И про то сочетание забыла. А сейчас хочу еще раз его попробовать. Можно?

– Конечно, – кивнул он, хотя не очень понимал, о чем она говорит и что с чем сочетается.

– Вот слушайте, – сказала Саша. – Музыка будет эта – увертюра к «Волшебной флейте». – Она кивнула на радио, из которого звучал Моцарт. – А петь я буду блюз.

И запела.

Сергей чуть руль из рук не выпустил. Он слушал записи ее голоса, он знал, что у нее прекрасное сопрано… Но что голос ее может звучать вот так – этого он не представлял.

Мощный, вольный, ничем не скованный, Сашин голос заполнял пространство кабины, его еле ощутимая надтреснутость придавала блюзу ошеломляющую новизну. Сергею, слышавшему блюз в больших количествах, показалось, будто он не слышал его никогда – и вот только теперь…

Саша нажала на кнопку и опустила стекло. Моцарт блюзом, блюз Сашиным необыкновенным голосом вылетел из кабины и взвился над запруженной машинами дорогой.

– Ну вот, – сказала она. Это прозвучало смущенно и растерянно. – Вот так вот. – И, не дав Сергею произнести ни слова, поспешно добавила: – А мы, кажется, встали намертво. Впереди авария, наверное.

Неизвестно, по какой причине, но шоссе действительно стояло почти без движения. Сергей включил навигатор. Бордово-красная линия тянулась до самой Москвы. Нельзя сказать, что это его сильно расстроило. Он сидел бы с нею бесконечно, и, может, она еще споет… Но у нее нога болит, наверное, и она хочет поскорее добраться до дому.

– Ничего у меня не болит, – сказала Саша, когда Сергей спросил ее об этом. – И в Москву я совершенно не тороплюсь. Если хотите, можем вообще свернуть вон там, через сто метров, и переждать эту пробищу в Кофельцах. У нас там дача, – объяснила она. – Только пока протопим… Раньше мы туда зимой почти не ездили.

– А сейчас?

– А сейчас и совсем не ездим. Родители у себя в Швейцарии природой наслаждаются, а я… Я летом одна туда поехала, и очень это вышло тоскливо.

Сергей хотел спросить, везти ее все-таки в Кофельцы или нет. Он привык к определенным и ясным действиям, а то, что говорила она, было неопределенным и неясным.

Но, не дожидаясь его вопроса, Саша сказала:

– Поворачивайте направо, Сережа. В Кофельцах хорошо. Снег валится на поля, вся белешенька земля.

Снег на кофельцевские поля уже не валился. Он лежал на них, тяжелый и сырой.

– Он подвинулся, – сказала Саша. – Снег подвинулся, но до весны еще далеко.

– Это что за народная примета такая? – поинтересовался Сергей.

– Это Пашка Солдаткин так говорил. Он из деревни к нам на дачи приходил, мы в детстве дружили. За ним можно было фольклор записывать.

– А сейчас он где?

– В тюрьме. Или в колонии. Спился и кого-то по пьянке ограбил, потом вышел и кого-то убил. Я, когда это узнала, то расстроилась страшно.

– Почему?

– Это же не просто детство кончилось, а что-то новое наступило. И страшное оно, это новое, и никакой в нем нет радости. И деваться от него уже некуда. Был рыжий мальчик, слушал, открыв рот, как мы Жюля Верна по ночам на веранде друг другу пересказывали, носом шмыгал, так ему интересно было. А теперь он в тюрьме, он совсем другой, и никогда уже не станет так, что он не убийца и ему интересен Жюль Верн. Не слушайте меня, Сережа, – сказала Саша. – Это все не очень внятно. Давайте лучше попытаемся пробраться к крыльцу.

– Это все как раз очень внятно, – ответил он. – А к крыльцу пробраться легко. Вон же лопата. Посидите десять минут, пока я дорожку расчищу. Да, а ключи?