Анна Берсенева - Этюды Черни

– Пойдем, – сказал Сергей, глядя на него.

Зайчик хотел ответить что-нибудь наглое или глумливое, это было понятно по тому, как он крутнул головой. Но не ответил, а встал и пошел к двери. Сергей пропустил его перед собою.

– Не собираюсь я с вами разговаривать! – сказал Зайчик, когда они оказались вдвоем в коридоре.

– Собираешься, – сказал Сергей.

Он взял Зайчика за локоть и повел в противоположную от учительской сторону. Он был старше, сильнее и не думал этого скрывать.

В конце коридора было что-то вроде аппендикса с дверью. Дверь вела в техническую комнату, где хранились швабры и тряпки. Сюда мало кто заглядывал и точно никто не заглянул бы до перемены.

– Ну и чего?

Зайчик прищурился, сплюнул. Он никогда этого не делал – может, просто брезговал вследствие своей лощености. Будь Сергей в обычном состоянии разума, он понял бы, что это трусливая бравада. Собственно, он и сейчас это понимал, но сейчас его разум был пронизан токами ярости и не руководил его поступками. Что-то другое ими руководило.

Он ударил Зайчика по лицу. Несильно и без замаха, но кулаком. Он хотел попасть не по носу, а по скуле – так и попал.

Зайчик ожидал чего угодно, но не этого. Он даже не вскрикнул, так ошеломил его удар. Удар в лицо не может не ошеломить, даже если исходит от обыкновенного одноклассника, от которого ожидаешь чего угодно.

Зайчик замотал головой. Губы у него задрожали. Как дрожали они у Ниночки. Да, удар по лицу на всех оказывает одинаковое действие. Хотя Ниночку он ошеломил, конечно, сильнее.

– Такое наглое хамло, как ты, сначала должно получить по морде, а потом все остальное, – сказал Сергей.

Ярость в нем утихла – остался только разум.

– В-вы что?.. – пробормотал Зайчик.

– Сам понимаешь, что, – сказал Сергей. – Извинишься перед Ниной Евгеньевной?

А что здесь было объяснять? И так все понятно.

– Да!

Зайчик выкрикнул это поспешно и тонко, в самом деле по-заячьи.

– Она только что вышла из школы. Догонишь, – сказал Сергей. – И очень тебе советую убедить ее в том, чтобы она выслушала твои извинения перед всем классом.

В окно коридора он видел, как Зайчик выскочил на крыльцо, огляделся. Ниночка уже выходила из двора. Он догнал ее. Она обернулась, вскрикнула. Зайчик принялся что-то ей говорить, размахивая руками от волнения.

«Интересно, что бы я делал, если бы он сказал, что извиняться не будет?» – подумал Сергей.

Но тут же понял, что сказать этого Зайчик не мог. Действительно, гормоны и нервы – он и сам был потрясен и не знал, как выйти из тупика, в который сам же себя загнал… Но хотеть выйти из тупика – это одно, а выйти из него – совсем другое. Из своего тупика Леха Зайчик должен был не выйти, а вылететь – от удара по лицу. Должен был на себе ощутить, что это такое.

«А я сейчас должен был бы испытать жгучий стыд. Пойти к директору, положить ему на стол заявление об уходе. Думать, что после такого не имею права… Но я этого не думаю. И мне кажется, я прав».

Он думал уже о трех уроках, которые должен будет провести подряд, но по-разному, и о том, что вечером у него важная встреча с другом юности Колькой Меткиным, и жизнь его после этой встречи может повернуться неожиданным образом…

И о Саше он думал – его мысли вернулись к ней, как только утихли токи ярости. И растерянность перед собственными мыслями о ней вернулась тоже.

«Он замечательный, – думала Саша. – Он такой хороший человек, что оторопь берет. Он определенно хороший человек. В нем нет ничего неясного, смутного, сомнительного. Но при этом нет и ничего примитивного. Он умен и честен. В нем нет, кстати, и ничего маргинального, хоть он и поет, наверное, с учениками у костра под гитару, что я всегда считала крайней пошлостью. А теперь, получается, не считаю?»

Понять этого она не могла. Да, в общем, и не пыталась. Сергей правильно сказал: не надо ей сейчас думать об отвлеченных вещах. Надо просто проживать каждый день, проходить через все, что каждый день ей предлагает. А размышления о том, что такое Сергей Февралев, – именно отвлеченность. Потому что пустота по-прежнему наполняет ее душу, и незачем обманывать хорошего человека, делая вид, будто его присутствие в ее жизни хоть немного препятствует пустоте.

Или нельзя так сказать – «пустота наполняет душу»?

Саша накрыла блюдо с остывшей картошкой и проковыляла в комнату. По квартире она ходила без палки, это для выхода на улицу принесенный Сергеем костыль был очень кстати: лед и слякоть образовывали на московском асфальте такое ядерное соединение, с которым без опоры не сладить.