Мария Барская - Люба, Любочка, Любовь

Это теперь я понимаю: подумаешь, человек протопал на кухню в грязных ботинках по чистому полу. Тем более что мне продукты из магазина принес. А тогда я до слез обиделась. Из последних сил мыла! Вместо того, чтобы поспать между кормлениями. Лучше бы я тогда выспалась! Из таких взаимонепониманий и обид вырос огромный черный ком ненависти, который раздавил нашу любовь.

А мама, вместо того, чтобы сглаживать шероховатости и меня лишний раз успокоить, подзуживала:

— Вот какая его любовь. Не ценит тебя, в грош не ставит.

И папа поддакивал:

— Вот когда мы с мамой только что поженились…

А я, дура, их слушала!

Вот теперь и одна. Расплачиваюсь. И Васька расплачивается из-за моей глупости. Отца она, конечно, не помнит и из-за его отсутствия не особо страдает. Но когда-то это все равно на ней скажется.

— Мама, эта тема закрыта уже десять лет, — жестко отреагировала я на последний выпад.

— Закрывай не закрывай, а ребенок все равно наполовину сирота.

Вот вечно последнее слово останется за ней!

В пятницу на работе нас ждал сюрприз. То, что Юля как дамский мастер перебиралась в другой салон, никого особенно не удивило. А вот когда наша уборщица Катерина вдруг объявила, что увольняется, мы обалдели. Ей-то какая разница за кем убирать?

Но оказалось, разница есть, и большая. Катин муж как услышал про наши изменения, впал в истерику. И поставил жене ультиматум. Мол, либо я, либо мужской салон. Потому что мужской салон — это гнездо разврата, и он не позволит своей жене там работать. Он настоящий мужик, не вроде некоторых.

— Ну я и выбрана мужа, — гордо объявила наша Катя. — Буду увольняться. Да мне подруга уже новую работу нашла. Квартиры убирать. По деньгам намного выгоднее получается.

— Ох, как же муж ее любит, — не без зависти прошептала мне на ухо Римма.

— С чего ты взяла? — не дошло до меня.

— Только очень любящий мужчина может вообразить, будто на нашу Катю способен кто-то польститься, — усмехнулась она. — Даже в гнезде разврата.

Вообще-то Римка излишней доброжелательностью не страдает, но в данном случае она совершенно права.

В субботу, стоило мне объявить, что вечером собираюсь в гости к Равилю, мама поджала губы:

— Могла бы и дома с ребенком посидеть, с уроками помочь. Я и так с ней целую неделю их учу.

— Бабушка, зачем ты говоришь неправду, — немедленно появилась на кухне моя дочь. — Я уроки делаю самостоятельно.

— А стихотворение? — не сдавалась бабушка.

— Ты у меня его только проверила.

— А задачку по геометрии?

— Я там всего одно действие и не поняла.

— Иди, защитница, — недовольно проговорила мама.

Василиса крепко меня обняла.

— Ты сегодня, конечно, иди в гости, а завтра вместе в зоопарк сходим.

— Обязательно, — заверила я.

Но мама и тут осталась недовольна.

— Вы же на прошлой неделе в зоопарк с дедом ходили.

— Но я хочу в террариум, а дедушка туда не любит. А к ним новых жаб завезли.

— Поступайте как знаете. — И мама демонстративно покинула кухню.

Ох, не любят они с отцом, когда я хожу в гости! Словно ревнуют. Но жизнь моя не кончилась. И в девяносто люди в гости ходят. Да и сами мои родители своих друзей навещают. И к себе их зовут. Нет, видимо, я, по их представлениям, делаю это как-то неправильно. А иногда мне кажется, они просто боятся: вот встречу я ненароком где-нибудь хорошего человека, заберет он меня и Василису, а они останутся без нас, и жизнь для них потеряет всякий смысл. А пока я и Васька с ними, и смысл есть.

Слава из Тюмени оказался полной противоположностью Равиля. Роста они, правда, были примерно одинакового. Оба довольно высокие, под метр восемьдесят. Но если Равиль поджар и упруго накачен, то Слава широк и весьма объемен. Коротко стриженные, неопределенного цвета волосы обрамляли красноватое и задубелое, как у бывалого морского волка, лицо. Слава вообще изрядно смахивал на моряка, ступившего в квартиру Равиля прямо с вернувшегося из дальнего плавания корабля.

На твердой почве Слава чувствовал себя неуверенно. Его все еще качало. Хотя в Тюмени, как мне было совершенно точно известно, никакого моря в помине нет. Да и Слава занимался отнюдь не судоходством, а, по выражению Равиля, нефтеводством.

Реакция на женский пол у Славы оказалась тоже совсем как у изголодавшегося в плавании моряка. Увидев меня, он засиял лицом, вскочил с дивана и принялся вокруг меня качаться. В квартире Равиля, довольно тесно заставленной всяческими горочками, кореточками, шкафчиками, этажерочками и столиками, Славе было явно тесно. Он постоянно что-нибудь задевал, сшибал, ловил, беспрестанно при этом извиняясь. Гуля страдала, но терпела. Слава привез ей в подарок шикарную волчью шубу, которую она тут же надела, чтобы продемонстрировать мне.