Эллина Наумова: Разлучница

– Дашка проболталась, цитата явно из ее выступления, – не поверили в проницательность Киры Петровны муж и жена. Но решились наконец объясниться.

Кира Петровна, рано овдовевшая Сашина тетка, была высокой старухой с туловищем в виде правильного прямоугольника и характером военнослужащего: скажи «Есть» старшему по званию кретину и для поддержания душевного равновесия распеки младшего умника. «Лучше иметь жену проститутку, чем тетку ефрейтора», – выстраданно уверял Саша.

У Киры Петровны были прекрасные густые волосы, которые она подкалывала обломками гребенок. И тешилась своей единственной привлекательной внешней чертой. «Своевольничают, – кокетничала Кира Петровна, поправляя перед зеркалом жесткие, но идеально укладывающиеся безо всякой завивки в любую прическу пряди. – Так, не спросив разрешения, поседели в лучшие годы моей жизни, а потом отказались впитывать даже специальную краску». Когда последняя гребенка сломалась, в продаже этих выпукло-вогнутых расчесок давным-давно не было. И Даша отдала Кире Петровне свой чуть потертый бархатный ободок, расшитый полуоблезлыми бусинами, каждая из которых одним целым боком наивно врала, будто она – жемчужина. Купленную специально для нее новую вещь Кира Петровна от внучатой племянницы не приняла бы ни за что: на подарки, по ее убеждению, надлежало тратить лишь собственноручно заработанные, а не родительские деньги.

– Не наденет, – засомневалась Ася.

Она творчески исполняла приказ Киры Петровны достать гребенку хоть из-под земли, обзванивая знакомых и выясняя, не завалялся ли после умершей старой родственницы сей предмет в тумбочке на даче. Иного места для него Ася придумать не смогла.

– Ты не знаешь Киру, – самоуверенно заявила Даша.

Через пару минут Кира Петровна вышла из своей комнаты, приняла возле Аси позу ожидания комплиментов, дождалась их и скомандовала отбой. Бархатный валик облагородил крупные грубые черты ее угловатого лица и после гребенок смотрелся на ней короной.

Кира Петровна была старшей сестрой Сашиного отца. Мать умерла, когда парень кончал третий курс архитектурного института. И отец неприлично скоро женился на молодой даме с вось милетней дочерью. Через полгода он приехал на поклон к сестре:

– Кира, приюти Сашку, умоляю. Скандалы надоели, он через слово вслух обзывает супругу дурой.

– Умная не пошла бы за такого обалдуя, как ты, – обрадовалась поводу высказать свое не спрошенное вовремя мнение Кира Петровна.

Брат не стал спорить с потенциальной благодетельницей – уж очень хотелось пристроить Сашу, собравшегося в общежитие. Кира Петровна, становившаяся невыносимо бестактной с просителями, кем бы они ни были, отработала программу упреков полностью, отерла с морщинистого чела едкие капли «спутника честных усилий», как называла пот, и разрешила племяннику явиться с вещами. У нее был сын, покинувший дом еще мальчишкой, наделавший глупостей, затем преуспевший и давший Кире Петровне множество поводов для горького вывода: «Матери нужны только нищим сыновьям. Богатые блудные не возвращаются».

Саша не заставил отца себя упрашивать и перебрался к тетке в тот же вечер.

– Торопливо выполнено, – оценила она скорость разборки его небольшой сумки.

– Я порывист, не скрою. Зато ты основательна. Поладим.

– Скажи уж, дожился с мачехой.

– Говорю: дожился.

– Ну, идем ужинать.

Обещание поладить с Кирой Петровной легче было дать, чем исполнить. Вскоре племянник мысленно характеризовал тетку: одинокая путешественница к Северному полюсу – всегда сквозь метель на лыжах с рюкзаком нравоучений за плечами. Жизнеощущение Киры Петровны действительно было зимним. Когда она силилась поведать о чем-то личном, собеседнику чудилось бесконечное повторение слов «мороз», «ледяной встречный ветер» и «колкий снег». Внутренне Кира Петровна не ведала лета, лишь слышала от не очень-то уважаемых ею личностей о его блаженстве. Она была мучима вьюгами собственного рока, ей нужно было выжить назло полуголым купальщикам в прогретой речке удачи.

Как и следовало ожидать от живущего всем назло человека, Кира Петровна сшила себе зипун праведности и мученичества. Правой лыжей ей служило неверие речам любой вдохновенности и красивости, левой – вера в то, что она заслужила глубокое почтение всякого, кто узнает о перенесенных ею страданиях. Кира Петровна претендовала не на любовь, которую презрительно именовала «мечты и словеса», но именно на почтение как нечто более серьезное, действенное и полезное.