Эрика Джонг - Как спасти свою жизнь

— Так мило со стороны ваших родителей, что они затеяли этот прием, — сказала я.

— Они без ума от вас, — ответил Джош, — и делают это от всей души. Отец сам хотел за вами заехать, но я настоял, чтобы это сделал я.

— А почему?

— Любопытство. Я читал ваши стихи и считаю их просто виртуозными. Но по отзывам в прессе я представлял вас себе великаншей под два с половиной метра, в железных доспехах и с копьем. Я так рад, что ошибся.

— Это в стихах я выгляжу большой.

— Да, но в то же время вы казались мне робкой.

— А с чего вы взяли, что я не робкая? — спросила я, не зная радоваться его словам или возмущаться.

— Просто мое первое впечатление никогда не подводит меня. Да и отец мой на этот раз, пожалуй впервые в жизни, не ошибся. А вообще-то он совершенно не разбирается в людях.

— Люди часто путают, где писатель, а где его идеи, — сказала я. — И особенно это касается писательниц.

— Гм-м… — сказал Джош. — Трудно, должно быть, женщине быть писателем.

— Приятно слышать такие слова. Обычно это вызывает протест.

— Да разве можно протестовать против вас. Мне кажется, перед вами невозможно устоять!

«Ничего себе, — подумала я, глядя на его добродушное лицо, орлиный нос, веснушки, на пушистую бороду и забавную улыбку, — вот так штука — ребенка совратить.»

— Вы действительно считаете меня ребенком? — спросил он, и я вздрогнула оттого, что он словно бы прочитал мои мысли.

— Вовсе нет, — соврала я. — Почему вы так решили? Кстати, сколько вам лет?

— Двадцать шесть, но я стар душой.

« Бог мой ! — промелькнуло в голове. — Всего двадцать шесть !»

— Мне было двадцать шесть тыщу лет назад, — сказала я вслух.

Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую.

Когда мы подъехали к заправке, я набралась храбрости и спросила, кем он работает. Мне самой вопрос показался идиотским: разве такой красавчик должен еще и кем-то работать !

— Семейный бизнес, — ответил Джош. — Я недавно закончил сценарий для Де Лаурентис — полнейшая чушь, да я и делал к тому же двадцать девятый вариант. Если фильм так и не выйдет, я буду считать, что мне крупно повезло. Только не думайте, что я страшно талантливый или что-то в этом роде. У меня пока нет никаких заслуг, а халтура эта досталась мне просто по блату.

Когда он произнес эти слова, я еле удержалась, чтобы не броситься ему на шею: так приятна мне была эта его откровенность, особенно после близкого знакомства с Бритт, которая мало знала, но много понимала о себе. Джош ни на что не претендовал, но во многом разбирался. Я это сразу поняла по его скромности.

— Вообще-то, — сказал Джош, расплачиваясь за бензин, — с тех пор мне так ничего и не подвернулось, поэтому сейчас я зарегистрирован как безработный.

— Многие с излишней фатальностью относятся к необходимости иметь работу.

— В основном представители вашего поколения. Все четыре года в колледже я больше специализировался на ЛСД, поэтому мне трудно представить себе, чем бы, кроме работы, я мог заняться, если конечно, кто-нибудь меня возьмет.

— Дурак будет тот, кто откажется вас взять.

Ох уж мне этот бравый Новый Свет — какие милые юноши водятся в нем! А я-то, старая сводня, новоявленная Батская ткачиха, — как это я раньше не додумалась обратить свои взоры на двадцатилетних?!

Прием. Я так ждала его, но теперь он казался мне сборищем каких-то возбужденных людей, пытающихся разлучить меня с Джошем. Впрочем, я сознательно избегала его, хотя он был единственным, с кем мне хотелось поговорить, — так я заранее готовилась к краху надежд, которые уже начала связывать с ним.

— Домик, вполне подходящий для коммунистов, — сказала я Роберту Эйсу, оглядывая метров под сто с лишним зал, покрытый пушистым ковром сантиметров с десять толщиной, бассейн, вполне пригодный для Олимпийских игр, и черных слуг, беззвучно снующих среди гостей, держа в руках подносы с закуской. Но Роберт, ожесточенно размахивая сигарой, мне объяснил, что он больше не коммунист, он исповедует теперь Дзэн-буддизм, а большие помещения медитации ничуть не вредят. Роберт был худощав, носил пышные усы и очки, которые постоянно сползали на нос.

— Он дзэн-иудаист, — сказал Джош, незаметно подкравшись ко мне и улыбнувшись своей смешной улыбкой, обнажающей острые зубки грызуна. В этой улыбке было все: и любовь к отцу, и безошибочная реакция на ложь, и ненависть к надувательству.

Но тут ко мне привязался некто Грег Грэнит (очевидно, в прошлом, попросту Гринберг), рекламный агент. Он мечтал проводить меня домой — сегодня, и завтра, и послезавтра, — но когда ему это не удалось, он предложил мне писать сценарии для телепостановок, которые сам брался распространять на телестудиях. О Голливуд! Здесь наслаждение — это работа, а работа — это наслаждение, здесь коммунисты живут на виллах с олимпийскими бассейнами, а агенты называют себя по имени магматической породы и преследуют писателей, даже если те убегают от них по искусственным холмам! Ради этого стоило жить! Стоило терпеть выходки Бритт, поведение Беннета, жажду славы — ради того, чтобы попасть сюда, в эту волшебную страну Оз, где прекрасный принц глядит на тебя своими ясными зелеными глазами, словно говоря: «Дай мне унести тебя от этой толпы в единственно чудесный, щекотный и теплый мир моей бороды!»