Эрика Джонг - Как спасти свою жизнь

— Это Розанна Ховард, — представилась она. Приятный звонкий голос явно принадлежал воспитаннице женского пансиона со Среднего Запада. Очевидно, я как-то показала, что не очень рада ее звонку, потому что она поспешила спросить: — Я случайно не помешала?

— Нет-нет, все в порядке, — соврала я. Но я не умею лукавить, и мой голос выдал меня. Обычно меня выдает лицо.

— Вы, мне кажется, чем-то огорчены, — сказала Розанна как ни в чем не бывало. — Я могу чем-нибудь помочь?

— Да нет, ничего. Это очень любезно с вашей стороны, но я, правда, не… — Только Розанна могла заставить меня произнести слово «любезно».

— Вы сегодня свободны? Мне бы очень хотелось пригласить вас на обед.

«А почему бы и нет, — подумала я. — Все равно работы сегодня уже не получится.»

Через двадцать минут подъехал ее «роллс-ройс». Наш привратник-жополиз, пресмыкающийся перед всеми эмигрант из Восточной Европы по имени Валериан, склонился в глубоком поклоне перед этим хромированным чудом:

— Розкошный машина, — сказал он, — хароший люди.

У него не было всяких там жалких либеральных фантазий. Деньги — хорошо, бедность — плохо. Богатые «лучче» бедных. Рецепт прост: с детства прививайте человеку коммунистические идеалы, и он вырастет ярым сторонником капитализма.

Мы с Розанной обедали в «Карлайле», и я настояла на том, чтобы самой оплатить обед, поскольку знала, что ничто не может привязать тебя к богатому сильнее, чем оплата твоих счетов.

Розанна выросла в Чикаго, унаследовала «маленькую железную дорогу» (которая, как случайно оказалось, подходила как раз к скотопригонному двору), затем переехала в Брин Мор (где впоследствии окончила колледж Сары Лоренс), вышла замуж за чопорного зануду-юриста, который очень любил ее деньги, родила от него сына, а потом ушла от него к веселому юристу-жизнелюбу (который, как выяснилось, тоже любил ее деньги, но гораздо успешнее это скрывал). Его звали Роберт Черни (а я прозвала «неуклюжий чех»). Для девушки из высшего света Чикаго он олицетворял протест, свободу, Стэнли Ковальского, секс, самоуничтожение и восторг. Он носил золотой перстень, двадцатипятидолларовые галстуки и продолжал орально-генитальные сношения даже во время месячных (чего в жизни не стал бы делать ни один протестант англо-саксонского происхождения). Вот путь к сердцу женщины.

У них была квартира в Чикаго на Лейкшор-драйв, где жила нянька с сынишкой, а Розанна и Роберт предпочитали путешествовать. Когда Розанна начала «Писать», она поселилась в Нью-Йорке, наняв шофера и сняв небольшую квартирку где-то в районе 50-х улиц. Как всех мятежных поэтов, ее тянуло в центры культуры, чтобы там снискать себе литературную славу. Роберт курсировал между Чикаго, Нью-Йорком и Вашингтоном, где устраивал какие-то загадочные дела и трахался направо и налево. У них был ультралиберальный брак: они вообще никогда не виделись. Но Розанна была всегда на стороне «Роба». Он был ее протестом и ее защитой, потому что, видите ли, на самом деле она предпочитала женщин. А любой лесбиянке, желающей скрыть свой тайный порок, нужен муж, которым можно прикрывать истинную страсть. Я не слышала, чтобы кто-нибудь произносил слова «мой муж» столь же часто, как Розанна.

…Я откупориваю пузырек с мускусным маслом, чтобы вызвать в воображении ее образ, размазываю масло по запястью и начинаю легко втирать в кожу, глубоко вдыхая пряный аромат, пробуждая сидящего во мне джинна, и неожиданно все всплывает в памяти вновь: плавный ход «Корниша», люди, заглядывающие внутрь с отвращением и благоговейным трепетом, лакированный паркет «творческой студии» Розанны, гнутые ножки кресел, свисающие откуда-то с потолка цветочные кашпо, почти пустые комнаты, гардероб рок-звезды, кровать с белой спинкой под легким пологом, простыни с монограммой и то, чем мы на них занимались.

В первый раз я легла с Розанной в постель из любопытства, во второй — со смешанным чувством сексуального возбуждения и того, что можно назвать «изысканностью бисексуальности», во все остальные разы мною двигало исключительно чувство долга.

«Даже пикантно, что я познаю лесбийскую любовь именно в этом году, — думала я про себя. — Может быть, мне захочется про это написать, а Беннет мне и так уже надоел. Если мужчины — это вопрос, так, возможно, женщины — это ответ?» — Я мысленно представляла себе, как мы с Розанной откроем салон (или даже дом) со всеми этими штучками. Как преданно мы будем ухаживать друг за другом, лишь изредка приводя к себе мужчин, которых можно будет делить…