Эйлин Гудж - Сад лжи. Книга 2

Из глубин подсознания выплыло давнее воспоминание. Ему шестнадцать лет, и заветная его мечта — купить автомобиль. Летом, в каникулы, он каждый день с утра до вечера работал на цементном заводе в Нью-Джерси, стоял у конвейера, где цемент развешивался в бумажные мешки. Домой он являлся весь запорошенный седой пылью, с покрасневшими глазами и ртом, до такой степени забитым цементом, что не помогала никакая чистка зубов, после которой у него всякий раз кровоточили десны. И вот сентябрь — у него в кармане целых четыре сотни долларов. О, эта клевая машина, предел его мечтаний! Ядовито-зеленый «Олдсмобиль-88» выпуска 1941 года. Изъеденный ржавчиной, еле-еле скрепленный с помощью каких-то старых железяк, но, черт возьми, он ездил! Мать, правда, чуть не расплакалась, увидев однажды утром припаркованную возле дома развалину. Но Максу казалось, что его авто — лучшее в мире, пусть его и нельзя было выставлять даже в гонке старых машин. «Олдсмобиль» пожирал неимоверное количество бензина, но все равно Макс считал его совершенством. Ни одну из своих последующих машин он не любил так, как эту: ни новенькую «тендерберд», купленную после окончания юридической школы, ни другие модели, которых было не так уж мало. Теперь ему казалось, что он понимает, в чем тут дело.

Причина в том, что он не просто купил ту машину, — она была воплощением его мечты! Сном наяву, как это бывает только в сказках про Али-Бабу: его «олдсмобиль» явился из облака цементной пыли как концентрация его желаний. Именно тогда Макс понял одну весьма важную вещь. Она заключалась в том, что если ты чего-то страстно желаешь и неотступно к этому стремишься, все становится возможным. Эта истина пришла к нему за потрескавшимся рулем его «олдса».

…Сейчас Макс словно увидел Розу впервые: сеть тоненьких голубых жилок на висках, завитки блестящих черных волос, светлые огоньки в черных глазах…

Он поднес ладони к лицу Розы — не коснулся, а именно приблизился к нему открытыми ладонями, ощущая исходящее от него тепло. Роза сама нырнула лицом в его ладони. Глаза ее были закрыты. Руки Макса почувствовали шелковистость кожи, обтягивающей ее скулы: его ладони как бы скользили по свежескошенной траве. У него перехватило дыхание, закружилась голова, остановилось сердце.

«Это не мираж! — сказал он себе. — Она, как и я, усталый путник, который наконец-то пришел домой».

— Хорошо, — заключил он хриплым от волнения голосом. — Но при одном условии.

— Говори — каком! — потребовала она.

— Если ты выйдешь за меня замуж.

Розины глаза распахнулись еще больше. По лицу ее стала расползаться медленная улыбка:

— Я выхожу. То есть я хочу сказать, что выйду. Да! Мой ответ тебя удовлетворяет или надо еще что-то объяснять?

— Удовлетворяет. Но все равно, давай говори. Так чертовски приятно тебя слушать.

Она откинула голову и со счастливым смехом подняла руки над головой, словно хотела дотянуться до потолка. Макс увидел выгнувшуюся шею; копна блестящих черных волос рассыпалась по плечам, открыв уши.

И тут Макс заметил — сережки. Две маленькие рубиновые слезки, сверкающие в ее ушах.

Сильвия поудобнее устроилась в глубоком кресле возле камина, наслаждаясь отдыхом и комфортом. Она сбросила туфли и откинула голову на обитую бархатом спинку. Через резное стекло раздвижных дверей гостиной можно было видеть мелькающие тени — прислуга убирала стаканы, пепельницы и тарелки.

Она чувствовала себя усталой, но это была приятная усталость. Какая бывает после целого утра работы в саду, когда приходится пропалывать разросшиеся сорняки, несмотря на припекающее солнце. Но зато какое блаженство ставить потом срезанные розы в любимую фарфоровую вазу.

«Они были в восторге. Все, — с удовлетворением думала Сильвия. — В восторге от того, что сделал Никос с этой старой развалиной. И что сделала я. Чудо, так все говорили».

Снизу до нее доносились слабые переливы женского смеха, глубокий раскатистый голос Никоса, провожающего последних гостей. Из кухни, расположенной прямо под гостиной, слышалась монотонная ямайская речь, звук льющейся воды и позвякивание посуды.

Сильвия положила ноги на скамеечку. Ей было немного неловко при мысли о том, как это она могла позволять гостям расточать комплименты в свой адрес, да еще сидела весь вечер словно увенчанный лавровым венком победитель.

Впрочем, решила она, почему бы нет? Разве эти комплименты не заслужены?