На улице Ларка молча, но тщательно отряхнула юбку, что было у нее признаком крайнего раздражения. Потом так же молча начала ловить машину. И вообще молчала всю дорогу до моего дома. Поднимаясь на мой этаж все так же в гробовом молчании, мы обе замерли от душераздирающего воя, раздавшегося откуда-то сверху.
— Варька! — Кажется, я всплеснула руками и бросилась со всех ног наверх.
Бедная псина впервые в жизни провела ночь в одиночестве, а это при ее врожденной трусости было настоящим стрессом. Варька не просто выла, она стонала и визжала, царапаясь в дверь изнутри. Как только нам удалось пробраться внутрь квартиры через небольшую, но плотную толпу озлобленных соседей с заспанными лицами, выяснилось, что за время моего отсутствия Варьке удалось сожрать значительную часть внутренней дверной обшивки, которой в свое время не мог налюбоваться Вилька. Обшивка была итальянская и действительно очень миленькая…
Пока мы с Варькой обнимались и целовались, Лариска успела пройти на кухню и занять мое любимое кресло — то самое, в котором не так давно восседала обморочная Татьяна. Удивительное дело: почему-то все мои гости в последнее время первым делом идут на кухню и захватывают именно это кресло как раз тогда, когда оно остро необходимо мне самой! Из-за этого предмета мебели мы с Вилькой в свое время поссорились в первый раз. Потому что, переезжая на новую квартиру, ныне полностью поступившую в мою частную собственность (я, кажется, упоминала, насколько Вилька щедрый и благородный), я ни в какую не пожелала с этим креслом расстаться.
Конечно, муж был прав: тщательно продуманный им интерьер, он же дизайн, кресло портило. Торчало как гнилой зуб посреди голливудской улыбки. Но только не с моей точки зрения! Еще в глубоком детстве, после отбытия заслуженного, а чаще незаслуженного наказания, назначенного родителями за то, что они почему-то считали проступком, я восстанавливала свое душевное равновесие в этом, тогда еще новом ярко-желтом кресле. Так уж оно на меня действовало, хотя эта тайна разгадке не поддавалась. И вот — пожалуйста: войдя на кухню в сопровождении Варьки, решившей впредь не расставаться со мной больше ни на секунду и с этой целью вцепившейся зубами в мой подол, я обнаружила в своем любимом кресле Ларису, задумчиво разглядывающую холодильник. На плите кипел чайник, на столе стояла бутылка «Белого аиста», про которую я совершенно забыла, а Ларка где-то нашла: вспомни я про эту бутылку вовремя, памятный Вилькин коньяк сейчас был бы цел…
Вздохнув, я достала две крохотные рюмочки, растворимый кофе и села на красивую, но ужасно неудобную итальянскую табуретку. Ларка перевела взгляд с холодильника на меня и тоже вздохнула.
— Ну? — спросила она усталым голосом. — И какую же теорию в оправдание этой распутной дряни ты собираешься выдвинуть на сей раз?
Что и говорить, моя любимая подруга действительно знала меня как облупленную и в очередной раз была права: моя страсть подводить теоретическую базу под самые невероятные с точки зрения нормальных людей поступки действительно имела место и гнездилась где-то на уровне подсознания. Вот и сейчас, стоило мне впервые за полтора года лично пообщаться с Танькой и обнаружить, что наша прежняя дружба оказалась сильнее чувства мести, мое подсознание заработало в обозначенном Ларкой направлении на всю катушку! И, оказывается, пока мы молча ехали ко мне домой, успело выдать результат.
— В конце концов, — сказала я, стараясь не смотреть на Ларку, — если бы первой за него замуж вышла Танька, а не я, возможно, я бы тоже его у нее отбила… В конце концов, хотя тебе этого и не понять, нет ничего сокрушительнее любви… Что она, виновата, что ли, что влюбилась в Вильку?! Я бы на ее месте тоже влюбилась!
— Ты и на своем, судя по всему, достаточно в этом смысле преуспела, — с неожиданной злобой прошипела Ларка. — Я бы сказала, ты явно перевыполнила план по валовому продукту, как советский завод в старые времена!
Может, для кого-нибудь это и звучит слишком сложно, но не для меня, давным-давно привыкшей к образной манере Ларискиной речи. Собственно говоря, она хотела сказать, что моя слишком, по ее мнению, большая и всепрощающая любовь к нашему с Танькой мужу никому не нужна… И что я, распространяя это всепрощение на Татьяну, выгляжу настоящей дурой.
Для того чтобы ответить что-либо достойное, мне было необходимо собраться с мыслями. Но сделать это я не успела, поскольку в мою дверь снова позвонили, и снова, совсем как ночью, длинно и нервно.
Читать дальше