Сьюзен Айзекс - Волшебный час

Я появился на свет 17 мая 1949 года. Моими родителями были Кевин Фрэнсис Бреди, фермер и — согласно прочной традиции Южной Стрелки — пьяница, и Шарлотт Истон (что из сэг-харборовских Истонов) Бреди, домашняя хозяйка, задавшаяся целью стать светской женщиной. В 1951 году родился мой брат Истон.

Учился я в сагапонакской начальной школе. Вся она умещалась в одной-единственной комнате. Летние обитатели здешних мест восторгались: «Что за прелесть эта школа! Здесь все так естественно!» В общем, этого не отнять, все там было более чем естественно. Я поставил бы своей школе пятерку за общую атмосферу, тройку — за качество обучения и четверку — за леденящую влажность, от которой зимой просто зуб на зуб не попадал. Запах разлагающихся под полом грызунов, изводивший нас по весне, заслуживал пятерки с плюсом.

Я продолжил свое образование в бриджхэмптонской высшей школе, а затем — в университете штата Нью-Йорк в Олбани.

Я не был паинькой, но зато отлично сознавал, кто я есть и что мне подобает. В Бриджхэмптоне, ясное дело, ваш покорный слуга прослыл хулиганом. По пьянке частенько буянил, и в буйстве своем портил девок. Но в глубине души знал — это всего лишь этап в моей жизни: однажды я стану солидным гражданином, выкуплю обратно отцовскую ферму и займу почетное место в школьном совете.

Но не подфартило мне ни с поколением, ни с генами. В Олбани я пополнил собой ряды прибабахнутых козлов с бакенбардами. Я хорошо усвоил классический триумвират ценностей своего поколения: секс, наркотики и рок-н-ролл. Я был из рьяных последователей: трахался, пил и «ширялся», как завещали Джим Моррисон, Джимми Хендрикс и Джэнис Джоплин [6] Рок-певцы, умершие от передозировки наркотиков. . В отличие от них, от этого я не отправился на тот свет — меня всего-навсего исключили за неуспеваемость.

Так я записался в Армию Соединенных Штатов. Зачем? Я до сих пор не могу ответить на этот вопрос. Я уже не в состоянии вспомнить того мальчика, который был тогда мной, — мальчика, который, как последний кретин, делал все себе во вред.

В первый же день службы меня остригли «под машинку», оставив не больше полсантиметра волос. Век не забуду, как я стоял, вытянувшись во фрунт, а низенький строевой сержант-филиппинец подошел ко мне, зажал мои волосы большим и указательным пальцем, дернул изо всех сил и заорал мне прямо в лицо: «Сраный хиппи!» Тогда я хотел только одного — домой. Я понял, что всего моего мужества не хватит это вынести. Но пришлось. Армия ломала человека за два месяца, чтобы из руин создать машину, выполняющую приказы без размышлений и возражений. Что ж, им удалось меня сломать. Каждую ночь я засыпал в слезах. Здоровый парень, я хлюпал, зарывшись лицом в подушку, чтобы никто — и особенно другие такие же плаксы — меня не услышал.

А потом, в совершенстве овладев искусством стрельбы из гранатомета М79, я отправился на войну пехотинцем. Я защищал Господа, Америку и честь рода Бреди. Вру, конечно: воевал я за то, чтобы попросту уцелеть. А еще больше я старался не ощущать себя живым. Умение чувствовать себя мертвым ценилось во Вьетнаме превыше всего. Я перешел с гашиша и марихуаны на опиум. А через месяц — на «скэг».

«Скэг» — это героин. На американских улицах он обычно пяти- или десятипроцентный. Во Вьетнаме — девяностошестипроцентный. Вместо иглы — сигарета. Достаточно только затяжки, поэтому не привыкаешь. Со «скэгом» мы обретали способность мыслить в нужном ключе. Мы научились воспринимать себя просто как горстку пехотинцев, отдыхающих вечером за сигареткой, после тяжелого рабочего дня в джунглях. Наш день начинался с патрулирования и стрельбы, а завершался складыванием в штабеля мерзких вонючих мертвецов и подсчетом трупов.

«Скэг» стоил дешево: три бакса — порция. Нас, матерых «джи-ай» [7] «Джи-ай» — американский солдат (G. I., Goverment Issue). , он устраивал больше, чем марихуана, потому что от марихуаны время тянется, как сироп. Героин же возносит тебя над собственным телом и временем. Именно героин помог мне выдержать эти триста шестьдесят пять дней в аду. Нет, я не попался. Имея мозги и способность заглядывать немного вперед, всегда найдешь, кому за тебя отдуваться, и вернешься домой чистеньким. (Ха-ха.) Настал долгожданный день демобилизации.

Должен заметить, что «скэг» я употреблял не каждый, а почти каждый день. Я уверял себя, что не впал в зависимость. Но приземлившись в Штатах после восемнадцатичасового полета, я почувствовал себя совершенно разбитым. Уже на заправке в Гуаме у меня заныли ноги, во время второй заправки на Гавайях — заболел живот, на лбу выступил холодный пот. Вдобавок ко всему, на протяжении всего полета меня изводил ужасный понос, заставлявший изо всех сил колотить в дверь туалета, скорчившись и шепча осипшим голосом: «Ради Бога, пожалуйста, пустите меня!»