Эмма Дарси - Песня малиновки

— Это невозможно, — решительно возразила девушка, метнув на Тони возмущенный взгляд. Они уже поспорили на эту тему, когда он положил в фургон ее гитару.

— Почему, Дженни? Роберт всегда ищет новые таланты, — мягко сказала Анабелла.

— Так ведь таланты, миссис Найт. А у меня нет никакого таланта, и я совсем не артистка. Я только поставлю в неловкое положение и себя, и вашего сына, если начну петь при нем. По сравнению с теми, кто окружает Роберта и с кем он привык иметь дело, я просто обычная дилетантка. Поверьте, я трезво оцениваю свои скромные возможности.

— Скромные, — усмехнулся Тони. — Она лучше, чем все, что я видел и слышал у Роберта в музыкальных шоу. Спорим, ты согласишься со мной, мама.

Они прошли по коридору с высоким потолком — здесь после яркого солнца казалось темно. Гостиная, куда они вошли, была залита светом. Одна из стен — полностью из стекла, а противоположная представляла собой настоящую картинную галерею. По паркетному полу были разбросаны толстые ворсистые коврики. Везде стояли кресла с разнообразными подушечками, что придавало комнате несколько неубранный вид. Картины были потрясающие: чистые фантазии детства, яркая палитра красок и тщательно выполненные детали приковывали взгляд.

— Так красиво, — тихо произнесла она. — Я видела ваши работы в книгах, но… — Она перевела восхищенные глаза на Анабеллу, не в силах выразить то, что чувствует, и перехватила заговорщицкий взгляд, которым обменялись мать и сын.

— Ты пробовал?

— Да, — с легким неудовольствием ответил Тони. — Но оно мне полностью не удается. По крайней мере пока не удалось.

— Эффект неуловимости, — заметила Анабелла. И, увидев замешательство Дженни, улыбнулась.

— Простите, моя дорогая. Видите ли, речь о вашем лице. Любой художник дорого бы дал, чтобы запечатлеть его на холсте.

— Мое лицо? — изумленно вырвалось у Дженни. — Но оно обычное.

— Если бы мы видели себя глазами других… — задумчиво произнесла Анабелла Найт.

— Прошу извинить за профессиональные разговоры. Садитесь же и отдыхайте. Тони, в холодильнике стоит кувшин с рождественским пуншем. Сделай милость, достань, пока ты не ушел в мастерскую.

В углу стоял маленький удобный бар. Холодильник, раковина, электрический чайник — очевидно, все это служило Анабелле Найт во время работы. Сводчатый проход вел из гостиной в мастерскую, представляющую собой длинную комнату, как бы пристроенную к зданию в виде трех стеклянных стен.

— Я всегда здесь работаю. Я не могу, как Тони, бродить по окрестностям в поисках натуры. Все рождается в моем воображении. Как вы справляетесь с этим богемным хаосом, который устроил Тони в вашем доме?

— А он устроил его не в доме. Он занял кладовку.

— Я превратил ее в мастерскую, — объяснил Тони, подавая им бокалы с пуншем. — Мы из-за этого и познакомились. Я влюбился в ее кладовку и сделал предложение хозяйке. Я стану твоим, если кладовка будет моей, сказал я. А она — представляешь? — потребовала плату за жилье.

— Я давала объявление, что сдаю жилье, — поспешно вставила Дженни, раздраженно мотнув головой. — Тони, если ты так будешь говорить, то твоя мама может подумать, что мы живем в грехе.

— Милая Малиновка, стоит моей маме заглянуть в твои очаровательные ясные глазки, как вся голая правда откроется перед ней.

Краска смущения залила ее щеки, а он повернулся и исчез в мастерской. Ничего очаровательного в своих глазах Дженни не видела. Обыкновенные карие глаза. И зря Тони говорит, что в них голая правда. Миссис Найт Бог знает что может подумать. Анабелла похлопала Дженни по руке. Девушка увидела перед собой добрые, теплые глаза.

— Вы ему очень нравитесь, — понимающе произнесла женщина.

— Он мне тоже нравится, — с неожиданным облегчением ответила Дженни. — Мне было очень приятно общаться с ним все эти шесть месяцев. Он очень добрый и веселый.

— Тони говорил, вы одиноки, Дженни? — Вопрос прозвучал мягко, в очень деликатной, сочувственной форме.

— Мой отец умер в этом году, за несколько месяцев до моего знакомства с Тони. Он долго болел, последние годы провел в инвалидном кресле. Папа очень хотел, чтобы я окончила консерваторию, но, когда он заболел, я начала преподавать музыку дома, чтобы всегда быть около него. Я знаю, для него смерть была облегчением, но временами мне его ужасно не хватает.