Ирина Ульянина - Жена моего любовника

— Ничего себе наяривает, только шум стоит! И не поморщится, — поразился Сергей.

— А ты думал?! — Я не без гордости оглядела попугая, габаритами догнавшего бройлерного цыпленка. Оперение у него блекло-зеленое, похожее на листву эвкалиптов, а шейку украшает ярко-красное ожерелье. Диво дивное, а не птица!

— Больно надо о всякой ерунде думать, — хмыкнул греческий смоковник и опустился в кресло, вытянув ноги в черных штиблетах до середины комнаты. Между прочим, мог бы предварительно разуться в коридоре. У меня же тут не гостиница, самой приходится пол мыть…

Серега прикрыл глаза, судя по всему, совсем спекся, но Азиз не дал ему покоя, словно в отместку за отказ восхищаться его неоспоримыми достоинствами. Покончив с лимоном, мой птенчик взялся неистово грассировать:

— Жрать! Жр-р-рать!

Гость аж вздрогнул и заявил:

— Твоему проглоту лишь бы жрать, а я бы не отказался выпить.

— Угу, а то что-то давненько мы не выпивали! Так и вкус водки впору позабыть, — сыронизировала я и спросила напрямик: — Скажи, какие у тебя планы? Ты намерен поселиться у меня?

— Как получится… Слушай, Катрин, давай дернем? Я устал как сволочь.

— Дергай, если неймется, но без меня. Лично я собираюсь принять ванну и лечь спать. Мне к девяти утра на работу. К тому же спиртного дома не держу.

Я напрасно сотрясала воздух, говорила будто в пустоту — Волкову было поровну, на службу мне или еще куда. Достав бумажник, он сосредоточенно пересчитывал наличные — в наслюнявленных пальцах промелькнула могучая кучка купюр, какую мне не заработать, наверное, и за год. А Серега, очевидно, остался недоволен суммой. Задумчиво почесал переносицу, потянулся к радиотелефону и резко отдернул руку, будто «панасоник» его укусил:

— Я — последний остолоп! Тачку бросил, скрылся в метро, а мобильник с собой таскал. Надо было сразу же выбросить, они меня через спутниковую связь и запеленговали! Во лоханулся… — Сергей прямо шипел от ярости, сжимая кулаки, играл желваками.

— Кто — они? Может, ты соизволишь наконец объяснить, что у тебя происходит? — завелась я. — Корчит из себя Джеймса Бонда!

Он о чем-то напряженно думал и выглядел при этом потерянным, потому мне за проявленный сарказм стало стыдно. Присев на подлокотник кресла рядом с Сереньким, пискнула:

— Что же теперь будет?

— Ух-х, что же будет с родиной и с нами?! — спел он, как Юрий Шевчук. Увильнул от конкретного ответа.

— Ты прав, любимый, надо выпить, — смирилась я. Нелегко быть девушкой Джеймса Бонда, а куда деваться? Приходится соответствовать. Достала из шкафа бутылку мартини, уцелевшую после дня рождения, и треугольные фужеры. — Тебе со льдом? Извини, оливок нет, и лимона не осталось.

— Да это как раз не имеет значения. — Сережка тряхнул головой, разгоняя морок мрачных мыслей.

Белый итальянский вермут мы употребили как-то бездарно, не смакуя, будто дешевый портвешок, которым догоняются алкаши в подворотнях. Он со мной не чокнулся, слова доброго не сказал — сидел с непроницаемым лицом. И я отплатила той же монетой — демонстративно отставила недопитый бокал и, перекинув через плечо полотенце, отправилась в ванную. Тут Волков и спохватился:

— Примешь меня, Катрин, в команду по водному поло?

Ванная в моей квартире не самая просторная, в ней одной-то тесно, поэтому мы раздевались, соприкасаясь то боками, то спинами, как два медведя из песенки «Где-то на белом свете, там, где всегда мороз», только терлись не о земную ось, а друг о друга. Впрочем, может быть, земная ось пролегает именно там, где соприкасаются мужчина и женщина?.. Закидав одеждой стиральную машину и свободный пятачок пола, обнялись, и все наши недомолвки и разногласия исчезли, растворились подобно кристалликам соли в воде. У маленькой ванны есть большое преимущество — сидеть в ней можно, лишь обнявшись, скрестив согнутые в коленях ноги… Серенький бережно намыливал меня мягкой губкой, пропитанной гелем, и поливал из душа, стараясь не замочить волосы, — однозначно из него получился бы замечательный отец: ласковый, заботливый. Я совсем разнежилась и капризно пискнула, когда пена попала на расцарапанную щеку, а он всячески жалел, дул на боевую рану, приговаривая: «У кошки боли, у собаки боли, а у Катринки заживи».

Как-то незаметно мы начали целоваться. Казалось, время покатилось вспять, будто волшебное наливное яблочко по тарелочке, и вернуло нас в греческий август. Мне, закрывшей глаза, хлюпанье теплой соленой воды напомнило морской берег, к тому же хмель гулял в голове точно так же, как тогда. И, как тогда, Сережа устроил мои ступни на своих плечах, провел губами по щиколотке…