Ольга Карпович: Соперницы

— Это какое-то безумие. Тебе не кажется, что я давно уже перешагнула через амплуа невесты?

— Тебя волнует, не шокируем ли мы европейский бомонд? Не переживай, он видал и более странные браки.

Он склонился над столом, выхватил из вазы цветок и с комически серьезным видом вставил его в петлицу пиджака. Стефания, откинув голову, рассмеялась и произнесла:

— Толя, если хочешь сорвать флэш-рояль, не переигрывай! И, пожалуйста, не дави на меня. Договорились? Я подумаю.

— Только думай не слишком долго. Не забывай, что я уже не так молод, — со смехом отозвался он.

В этот момент на пороге возник верный сынуля с забытой материнской сумочкой. По лицу Голубчика скользнула тень досады, и я, решив, что пора зарабатывать дополнительные очки у начальства, поднялась из-за стола.

— Пойду, пожалуй, перекурю на свежем воздухе. Эд, ты не составишь мне компанию? — спросила я.

— Конечно, — рьяно вызвался он.

И мы, оставив новоявленных жениха и невесту наслаждаться друг другом, вышли на освещенную разноцветными огнями террасу.

— А твоя мать и Голубчик, я вижу, старые знакомые? — поинтересовалась я дорогой.

— Ага, они много лет дружат, — подтвердил он. — Кажется, когда-то он в чем-то очень помог маме. Она много раз упоминала, что сильно ему обязана.

На террасе, раскинувшись в плетеных креслах, отдыхали важные и очень богатые пассажиры. Сосредоточенно слюнявил пузатую сигару бывший Ванька-Лепила, нашептывала что-то квадратноплечему спутнику, перегнувшись через столик и демонстрируя обнаженную грудь, покоящуюся в низком декольте, как в роге изобилия, светская тусовщица Анжелика.

— Странно, — продолжала я, — она представляется Стефания, а он называет ее Света.

— Ты заметила? — обернулся он. — Знаешь, она раньше сердилась и каждый раз поправляла его, а потом махнула рукой. Сказала, что это бесполезно. Просто Светлана — ее настоящее имя, Стефанией она стала уже в эмиграции, а Голубчик ведь знал ее еще в СССР…

Мы миновали зону отдыха, вышли на тихую площадку и остановились у самых перил. Луна уже взошла и висела посреди раскинувшегося над рекой неба, обливая белый корабль серебристым светом. С берега доносились запахи влажной хвои, молодой листвы, напоенной дождем земли. И то ли от этого живительного аромата, то ли от неожиданно обрушившейся на нас тишины весенней ночи кружилась голова.

— А хорошо, что я сначала ошиблась и ты оказался всего лишь мажором, — сказала я.

— Почему мажор? Я не понимаю… Это в музыке — мажор, минор, — привычно растерялся он.

Я расхохоталась, откинув голову и поводя плечами, как это делала Стефания в ресторане. Кажется, подобный трюк производит на мужчин впечатление. Глаза Эда в мигании разноцветных огней, украшавших теплоход, становились то нежно-карими, то пронзительно-зелеными. До чего же он все-таки смазливенький, хорошо, что не содержанка богатенькой мадам.

— Ну да, так и есть. Ты мажор, а я минор.

Он ухватился обеими руками за перила, искоса глядя на меня. Кажется, я всей кожей ощущала его волнение, но на выручку прийти не спешила, стояла рядом, притихшая, чуть касаясь его плеча, смотрела вперед, на серебрящуюся в темной воде лунную дорожку, исподволь наблюдая за ним.

— Так красиво, — выговорил он наконец. — Ночь… Луна…

— Какая ночь! Я не могу… Не спится мне. Такая лунность! — поддразнивая, отозвалась я.

— Стихи? — переспросил он.

— А что ты удивляешься? — с вызовом вздернула подбородок я. — Или думал, я совсем темная?

— Я русскую поэзию не очень хорошо знаю…

— А зря, — заявила я. — Мог бы выпендриться перед дамой в романтической обстановке. А так придется выкручиваться как умеешь. Давай, не стесняйся, начинай про звезды чего-нибудь тереть.

— Звезды тереть? — уставился на меня Эд.

Кажется, пора брать ситуацию в свои руки, иначе этот невинный агнец так и будет хлопать глазами и томно вздыхать. Я выпрямилась, шагнула ближе, быстро взглянула на него снизу вверх и, вскинув руку, провела пальцем по его высокой скуле, будто стирая несуществующую соринку. Сердце отчего-то сбилось с ритма, пропустило удар, а затем подскочило и заколотилось о ребра. Захотелось, чтобы он обнял меня, притянул к себе, захотелось ощутить прикосновение его волос к лицу, вдохнуть их запах.

Руки Эда, по-мальчишески неловкие, непослушные, стиснули мои плечи, и какая-то теплая волна захлестнула тело, лишая воли. И голова закружилась от его запаха — свежего, чуть пряного, смешавшегося с ароматом речного ветра. Я приподнялась на носки, потянулась к нему, губы его легко дотронулись до виска — кожу обожгло горячим дыханием, спустились ниже и почти коснулись моего рта.