Адам Торп - Затаив дыхание

Я аккуратно убрал кольцо в висевший на поясе кошелек. Наше с ним расставанье будет недолгим, заверил я себя.

Набычившись под встречным ветром, я шел по Ратушной площади, огибая сувенирные киоски и сторонясь бродящих между ними покупателей. Да ты спятил. Видно, совсем с катушек сорвался, — пробурчал я себе под нос.

Мы с Милли больше полутора лет пытались зачать ребенка. Теперь впору было славить Бога. Милли округлится, груди у нее нальются, она перестанет вечно куда-то спешить. А к концу срока будет ходить вразвалочку, как утка. После рождения ребенка я почувствую себя другим человеком и начну сочинять музыку, которую даже моя мать сможет слушать без зубовного скрежета. Наш высоченный дом в Ричмонде (слишком высокий, на мой вкус, но папаша Дюкрейн настоял на своем; если бы не самолеты, в доме царила бы идеальная тишина) придет в ужас от обилия пестрых пластмассовых игрушек, валяющихся на коврах и лестнице из настоящего красного дерева. Во всех комнатах будет нежно пахнуть детским лосьоном — как в больнице хлоркой. А еще — визг, вопли, необходимость отвлекаться от работы. На сей счет меня просветили сестра и друзья, которые раньше нас отправились в эту одиссею. Милли мечтает о шестерых. Тогда мы (по ее плану) переехали бы за город и с умилением смотрели, как наша шестерка, повизгивая, с упоением топочет ножками по шелковистой лужайке. Шесть неизбежных поводов отвлекаться от работы, причем каждый день.

— В Аксбридже [9] Аксбридж — большой, давно обжитой район на северо-западе Большого Лондона. , вот где хорошо бы растить детей, — с невозмутимым видом поддразнил я жену. — И в центр ездить очень удобно.

Как-то после Нового года мы забежали в паб «Плуг и лошади» и за кружкой пива стали обсуждать наше будущее. Тогда наша бездетность нас еще не сильно тревожила.

— Ты шутишь? — с неподдельным ужасом отозвалась Милли.

— А что? Я бы охотно поместил их в ту среду, в которой рос сам, — совершенно серьезно продолжал я. — Едва ли там что-то изменилось. Для детворы — самое оно.

— Ты же сызмала знал тот район. И всей душой его ненавидел.

— Взять хотя бы дальний пригород Аксбриджа. Там селились те, кто побогаче. И насмехались над жителями Хейса. А вот в Хейс я не вернулся бы ни за что. Там работает завод, производящий растворимый «Нескафе», и городишко насквозь провонял этой дрянью.

— Что ты несешь!? Жуть берет. Аксбридж — это полный отстой. И Хейс отстой. Сам мне говорил. Помню, мы с тобой только познакомились, и ты сказал, что ты родом из Хейса; я спросила, где это, а ты ответил: это опухоль в жопе у Аксбриджа.

— Шоссе А 4020. Я просто выпендривался.

— Черт возьми, Джек, это на тебя не похоже.

Уязвленный, я молча отхлебнул пива; она тем временем забавлялась новой игрушкой — мобильным телефоном. Звонила — и, конечно, опять по работе. Позже я спросил Милли, доводилось ли ей бывать в Аксбридже.

— Нет, но…

Я презрительно усмехнулся и кивнул.

— Ой, да всякий знает… — она раздраженно затрясла головой; лицо ее искривилось.

— Фу!.. Аксбридж! — снова поддразнил я ее. — Гадкая, противная дыра!

— Заткнись.

— Папуля, ты бы только видел!.. Они даже лошадей не держат!

— Теперь, может, и держат. И уж наверняка обзавелись этими жуткими полноприводными тачками. А еще там, небось, полным-полно прытких девиц, всех их зовут исключительно Амандами, и все как одна мечтают стать звездами.

— Вздернем их повыше, братья, — речитативом проговорил я, вскинув сжатый кулак.

На самом деле я сильно разозлился. Точно так же меня разобрало, когда на сольном концерте Арво Пярта Говард Давенпорт, альтист и мой лучший друг, наклонился ко мне и заметил: «Какая-то мистическая жвачка, верно, дружище?»

И вообще, зачем пять гобоев и три сопрано? Почему не обойтись одним гобоем, одним сопрано, тарелками и большим барабаном? И крошечным колокольчиком. Предельно просто. Чисто, ничего лишнего — как промытая балтийскими волнами и выброшенная на отмель деревяшка. Долгие, ничем не заполняемые паузы. Встретим новое тысячелетие в тишине.

Я медленно приближался к кафе; шагал по булыжникам с некоторой опаской, будто уже настала зима, и камни обледенели.

Задержки дыхания.

Знаки препинания тишины.

В центре зала три невероятно смешливые девочки лет пятнадцати-шестнадцати пили за столиком пепси и с увлечением осваивали возможности мобильного телефона. Даже здесь то же самое…

Я притворил за собой дверь, она негромко скрипнула, и девчонки подняли головы. Надеюсь, не решат, что я отстой, мелькнула мысль. Невысокий, коренастый (но ничуть не растолстевший, ничуть), с лохматой гривой все еще черных волос, одетый в бобриковое пальто, я — либо полный отстой, либо клевый. Девицы глянули друг на друга и снова прыснули со смеху. Делая вид, что ничего не замечаю, я окинул глазами зал и незаметно пригладил волосы. Порой они меня подводят. Одна прядь то и дело падает на лоб, приходится отбрасывать ее назад. «Челка Гитлера», дразнили меня одноклассники. Этого я никогда никому не спускал.