Александра Поттер - Мечтай осторожнее

Сейчас появится Гейб.

Где бы лучше встать? Еще по пути сюда я решила, что подойду к нему только после выступления, следовательно, мне нужно место, откуда удобно фотографировать и где он меня не увидит. Парень наверняка сильно волнуется. А если и нет, у меня-то уж точно поджилки трясутся.

Примечаю темную нишу у противоположного конца барной стойки и протискиваюсь туда мимо стайки девиц. Они курят и громко болтают.

— А «Марионетку на пенисе» видела?

— Не-а, билеты кончились. Потому сюда и завалила.

— Дальше-то что? Смешно хоть будет?

— А фиг его знает.

Я замедляю шаг и навостряю уши: вдруг что-нибудь скажут про Гейба?

— Лично мне без разницы. Билет-то халявный.

— Как это?

— Какой-то америкос на улице совал всем подряд.

Так презрительно, так небрежно… «Америкос» — разумеется, Гейб. Если ему приходится раздавать билеты, значит, плохи дела. Подтверждаются мои худшие опасения. Делай ноги, Хизер, от греха подальше… Но свет начинает меркнуть, и я в один прыжок оказываюсь в нише.

У микрофона возникает конферансье с пинтой «Гиннеса».

— Скажем прямо, иногда жизнь бывает чертовски унылой…

Зрители вяло мычат в знак согласия и отпускают комментарии насчет предыдущего оратора.

— Особенно без таких артистов, как наш следующий гость. Встречайте, персонально ваш — Ангел Габриэль.

Почему я его не удержала? Почему не отговорила, не…

На сцену выходит Гейб, и дыхание у меня перехватывает. Наяву он еще симпатичнее, чем в памяти. Я ожидала увидеть на нем тот уродский костюм, какие, по его мнению, носят крутые парни, но Гейб в джинсах и серой толстовке. Волосы, как обычно, торчком, зато ни намека на щетину, и, поправляя очки на носу, он выглядит лет на двенадцать. Я сгораю от желания его защитить.

Черт, да я от любви сгораю!

— Привет и спасибо, что пришли. Я первый раз в Эдинбурге. Тут есть кто-нибудь из местных жителей?

Ни один не снисходит до ответа.

У меня сердце кровью обливается.

— Я сам из Калифорнии, но последние несколько недель жил в Лондоне. Классный город. Биг-Бен, Лестер-сквер… А вот Пикадилли-серкус [69] Серкус (circus) одновременно означает и «площадь», и «цирк». чуток разочаровала. Хоть бы один клоун или дрессированный тюлень…

Он улыбается. Должна признать, в сочетании с его протяжным выговором и расслабленной манерой все это звучит довольно забавно. Но «довольно забавно» мало, чтобы расшевелить публику, которую усыпил мистер Голубятник. Темный зальчик не подает никаких признаков жизни.

Я как в воду глядела, Гейб провалится с треском. Здесь, прямо передо мной, в этой псевдобаварской таверне.

— Серьезно: я впервые в Британии и заметил кое-какие отличия от Штатов…

Гейб стоит на сцене в свете прожекторов, и больше всего на свете я хочу подбежать и спасти его. Но не могу. Сейчас я бессильна. Озираюсь. Никто, совсем никто не смеется. Зрители с недоумением переглядываются, явно озадаченные отсутствием цинизма и черного юмора. Они не хотят к нему прислушаться, не желают дать ему шанс. Некоторые открыто треплются о своем. Вот гады. Комик и должен быть злобным пессимистом, вспоминаю я слова Гейба. Неужто ошиблась я?

— Или вот еще, например…

Теперь он определенно нервничает. Потирает нос, как всегда, когда ему не по себе, сглатывает — кадык так и ходит на горле. Нет моих сил на это смотреть!

Пригнув голову, пробираюсь мимо зрителей у барной стойки и стрелой бросаюсь в туалет. Дверь за мной захлопывается, приглушая голос Гейба до невнятного бормотания. Уф-ф…

Плещу в лицо холодную воду. Мне физически плохо от происходящего. Сколько времени, сколько сил человек потратил ради этого выступления — и что получил? Публичный плевок в физиономию? Зевки равнодушных зрителей? Возмутительно! У Гейба талант, этот парень забавен от природы. Но вот он стоит на сцене — и никто, совсем никто не смеется…

Но что это?

Не может быть! Приоткрыв дверь, вглядываюсь в дымовую завесу. Невероятно. Зрители посмеиваются, а некоторые так и вовсе хохочут в голос. Даже те девицы у бара хихикают, подталкивая друг друга локтями.

— Еду я как-то на днях в одном из этих ваших двухэтажных автобусов…

Прохожу в зал. Атмосфера ощутимо изменилась: досужая болтовня смолкла, все взгляды обращены на сцену. Гейб продолжает:

— … И вижу маленькую девочку. Крошка плачет навзрыд. «Что ж делать-то?» — думаю. Сердце разрывается от жалости, чувствую, сейчас сам заплачу…

Гениально выдержав паузу, Гейб корчит уморительную гримаску, и народ чуть не валится со стульев от хохота.