Карен Робардс - Дитя любви

– Папа не то хотел сказать, Дэвид. Мы не разведемся. Обещаю. А теперь, дорогой, тебе пора спать. Завтра надо встать пораньше.

– Почему? Ведь завтра суббота.

– Завтра у тебя соревнования по гольфу. Ты забыл?

Дэвид застонал.

– Хотелось бы. Я ненавижу гольф! Не понимаю, почему я должен участвовать в этом дурацком соревновании. У меня ни черта не получается!

– Следите за речью, молодой человек. – Мэгги нахмурилась и шутливо погрозила ему пальцем. Как бы извиняясь, Дэвид пожал плечами. – И, пожалуйста, не скромничай.

Дэвид помрачнел и покачал головой.

– Папа говорит, что если я буду тренироваться, то дела пойдут лучше. Он говорит, что все Форресты хорошо играют в Гольф. А вот я – нет. Точнее, все Форресты, кроме меня.

По его глазам было видно, что он очень переживает. Мэгги хотелось прижать сына к себе, утешить, но, зная, что он будет сопротивляться, она лишь вздохнула и сложила на груди руки.

– Ты вовсе не должен играть так же хорошо, как пала или кто-то из Форрестов, Дэвид. Ты – это ты. Ни на кого не похожий человек, который не обязан отлично играть в гольф. Вероятно, ты можешь играть хорошо, хотя бы потому, что тебе просто нравится эта игра.

– Вот именно! Скажи это папе. – Дэвид был подавлен. Отвернувшись, он взялся за ручку двери.

– Конечно, скажу, если ты хочешь. Я поговорю с папой. – Сказав это, Мэгги отступила в сторону, чтобы дать ему пройти. Дэвид искоса взглянул на нее.

– Нет, не надо. Я не хочу, чтобы вы с папой ссорились. Вы и так все время ссоритесь. – Голос его вновь стал сердитым, и это больно кольнуло Мэгги.

– Ты так считаешь? Очень жаль.

– Но ты вовсе не жалеешь. Ты виновата.

И снова боль. Она пыталась не обращать внимания на слова сына и не могла. Именно Дэвид, которого она любила больше всего на свете, способен уязвить ее как никто другой.

На мгновение они оба замолчали.

– Мама. – Дэвид стоял не оборачиваясь, глядя прямо перед собой и все еще держась за ручку двери.

– М-м-м? – Она посмотрела на его взъерошенный затылок, понимая, что и на этот раз проиграла. Лайл, как всегда, вышел победителем, Дэвид на его стороне. Но вдруг, не говоря ни слова, Дэвид резко повернулся и, крепко обхватив ее руками, уткнулся головой ей в грудь. Мэгги обняла его и, шепча что-то неразборчивое, прижала к себе, целуя светлые спутанные волосы.

– Я люблю гебя, мама. – Слова прозвучали глухо и сдавленно, словно яростный вызов кому-то. Мэгги стало еще больнее. Ребенок не так должен говорить матери, что любит ее. Что же она сделала – ему и себе? Какую ошибку совершила в тот дождливый вечер двенадцать лет назад, когда навеки связала свою жизнь с Лайлом? Дэвид принадлежит ей, только ей, но Лайл всегда будет стоять между ними. Лайл, которого она ненавидит, и Дэвид, дороже которого у нее нет.

– Знаю, мой дорогой. Я тоже люблю тебя. – Больше она не могла вымолвить ни слова, иначе расплакалась бы, но ради сына надо быть сильной. Ему только одиннадцать лет, и она не хочет, чтобы он испытывал ту боль, которая должна достаться ей одной.

Дэвид крепко прижался к ней, затем, оттолкнув, рывком открыл дверь и выбежал из комнаты.

От неожиданности и от того, с какой силой он вырвался, Мэгги попятилась, но тут же вышла в холл и увидела, как он исчез в детской, через две комнаты от ее спальни. Раньше эта небольшая комната принадлежала няне, взятой по настоянию Лайла, когда Дэвид был совсем маленьким. Два года назад мисс Хэдли ушла, и теперь ее комнату превратили в детскую.

Дэвид убежал к себе, ни разу не обернувшись, дверь его так и осталась незапертой. Несколько минут, сжав руки и глядя перед собой невидящими глазами, Мэгги стояла неподвижно. Затем, вернувшись к себе, она привычным движением заперла дверь.

Дэвид сказал, что любит ее. И она его тоже любит. Этого достаточно, чтобы пойти на все и отказаться от всего. Да, ради его любви она готова отказаться от всего. Порой ей казалось, что она это уже сделала.

На следующий день в воскресенье, 11 апреля, был день рождения Мэгги. Ей исполнилось тридцать лет. Встав, как обычно, в шесть часов, она прошла в ванную и сделала короткую гимнастику, затем, почистив зубы и умывшись, нанесла на лицо тонкий слой защитного крема. Принять душ, уложить волосы и одеться как положено она успеет позже, потому что только сейчас она могла побыть одна, и ей жаль было тратить эти утренние часы на такие несущественные вещи, как туалет. Наскоро проведя щеткой по спадавшим на плечи волосам, она стянула их на затылке черепаховой заколкой и прошла в гардеробную. Там она натянула старые, побелевшие на коленках джинсы, водолазку и просторный белый свитер и, схватив куртку с капюшоном, выскользнула из дома. Высокие, почти до колен ботинки на толстой подошве защищали ее от сырости, когда она, ступив на лужайку, направилась к сарайчику для собак. Почувствовав приближение хозяйки, два огромных ирландских волкодава Симус и Брайди встретили ее нетерпеливым радостным лаем. Было немногим более половины седьмого. Солнце только что взошло, и его диск низко висел над горизонтом в начинающем светлеть небе, едва успев подняться над поросшими лесом холмами, там, где река Огайо разделяла два штата – Кентукки и Индиану. К середине ночи дождь кончился, но воздух был холодным и при дыхании вылетал изо рта маленькими облачками пара. Отперев замок, Мэгги выпустила собак, и они, повизгивая, прыгали вокруг нее, предчувствуя долгожданную утреннюю прогулку.