Анна Гавальда - Просто вместе

А вот Камилла не хотела принимать участия в игре.

— Я ничего интересного не знаю, — говорила она, — и не уверена в том, что знаю…

— Расскажи нам о художниках! — уговаривали ее.

— О течениях, периодах, знаменитых полотнах, да о твоих кистях, карандашах и красках, наконец!

— Нет, я не сумею все это описать… Боюсь наврать…

— Но у тебя есть любимый период?

— Возрождение.

— Почему?

— Потому что… Не знаю… Тогда все было так прекрасно… Повсюду… Все…

— Что все?

— Все.

— Отлично… — пошутил Филибер. — Спасибо. Предельно лаконично. Для желающих узнать больше сообщаю: «История искусства» Эли Фор лежит в нашем клозете под спецвыпуском «Enduro» за 2003 год.

— Расскажи нам, кого ты любишь… — настаивала Полетта.

— Из художников?

— Да.

— Ну… Если в произвольном порядке, то… Рембрандт, Дюрер, да Винчи, Мантенья, Тинторетто, Латур, Тёрнер, Бонингтон, Делакруа, Гоген, Валлотон, Коро, Боннар, Сезанн, Шарден, Дега, Босх, Веласкес, Гойя, Лотто, Хиросигэ, Пьеро делла Франческа, Ван Эйк, оба Гольбейна, Беллини, Тьеполо, Пуссен, Моне, Чжу Да, Мане, Констебль, Зим, Вюйар и… Вот ужас, я наверняка забыла половину имен…

— А ты можешь рассказать о ком-нибудь поподробнее?

— Нет.

— Ну, например, о Беллини… За что именно ты его любишь?

— За портрет дожа Леонардо Лоредана…

— Почему именно за этот портрет?

— Не знаю… Нужно отправиться в Лондон — в Национальную картинную галерею, если я не ошибаюсь, — и увидеть эту картину, чтобы разобраться… Это… Это… Нет, не хочу произносить благоглупости…

— Ладно… — сдались они, — в конце концов, это всего лишь игра. Не станем же мы тебя принуждать…

— Вспомнил! — закричал Франк. — Я вспомнил, что не назвал вам! Шейную часть, конечно! Или шейку… Ее готовят с соусом бешамель…

Так что Камилла ходила в отстающих.

Но в понедельник вечером, когда они стояли после развилки в Сент-Арну в пробках и пребывали в полудреме от усталости, она внезапно объявила:

— Я придумала!

— А?

— Про кого могу рассказать! Только про него! Я много лет назад выучила все про него наизусть!

— Тогда вперед, мы слушаем…

— Хокусай, рисовальщик, я его обожаю… Помните его волну? А виды горы Фудзи? Ну как же?! Бирюзовая, обрамленная белой пеной волна? Так вот, он… Это просто чудо… Если бы вы только знали, сколько он создал, это даже представить себе невозможно…

— И это все? «Просто чудо» — и ничего больше?

— Сейчас, сейчас… Я пытаюсь собраться с мыслями…

В опускающихся на унылое предместье — слева завод, справа гигантский торговый центр — сумерках, между серой громадой Парижа и угрюмо мычащим стадом, возвращающимся на ночь в стойло, Камилла медленно произнесла свой монолог:

С шести лет я усердствовал в изображении формы предметов.

К пятидесяти годам я опубликовал бессчетное количество рисунков, но все, что я делал до семидесяти лет, ничего не стоит.

В шестьдесят три года я начал постигать структуру живой природы, животных, деревьев, птиц и насекомых.

Полагаю, что к восьмидесяти годам я продвинусь еще дальше; в девяносто лет я проникну в тайную суть вещей; в столетнем возрасте я смогу творить чудеса, а когда мне исполнится сто десять, вдохну жизнь во все мои точки и линии.

Я прошу тех, кто проживет так же долго, убедиться, что я держу свое слово.

Написано в возрасте семидесяти пяти лет мною, Хокусаем, влюбленным в живопись стариком.

«Все будет живым — мои точки и мои линии…» — повторила она.

Остаток пути они проделали в молчании, и каждый думал о своем.

На Пасху их пригласили в замок.

Филибер нервничал.

Боялся уронить свой престиж…

Он обращался на «вы» к родителям, те говорили «вы» ему и друг другу.

— Здравствуйте, отец.

— А, вот и вы, сын мой… Прошу вас, Изабель, предупредите вашу матушку… Мари-Лоране, вы ведь знаете, где стоит виски? Никак не могу найти…

— Попросите помощи у Святого Антония, друг мой! Сначала они изумлялись, потом перестали обращать внимание.

За ужином гостям пришлось нелегко. Маркиз и маркиза задавали кучу вопросов, но не с целью составить мнение о гостях. Они вообще не ждали ответов. Да и вопросы оказались «на грани фола».

— Чем занимается ваш отец?

— Он умер.

— Ах, простите…

— Э-э-э… А ваш?

— Я его не знал…

— Прекрасно… Вы… Не хотите ли еще салата?

— Спасибо, довольно.

По старинной столовой пролетел тихий ангел.

— Итак, вы… Повар, не так ли?