Анна Гавальда - Просто вместе

Франк положил шлем и перчатки на стойку.

— Подождите, подождите… Вы не поняли… — Он говорил медленно, стараясь не взорваться. — Я приехал из Парижа и должен сегодня же вернуться, так что, если бы вы могли…

Появилась еще одна медсестра.

— Что здесь происходит?

Она показалась ему симпатичнее.

— Здравствуйте, э… извините за беспокойство, но я должен увидеть бабушку, ее вчера привезли на «скорой», и я…

— Как ее фамилия?

— Лестафье.

— Ах да… — Сделала знак коллеге. — Идемте со мной…

Она вкратце обрисовала ему ситуацию, сказала, как прошла операция, сообщила, что понадобится реабилитация, стала расспрашивать об образе жизни пациентки. Он плохо соображал — раздражал больничный запах, шумело в ушах, будто он все еще мчался на мотоцикле.

— А вот и ваш внук! — радостно сообщила его провожатая, открывая дверь. — Ну, видите? Я ведь говорила, что он приедет! Ладно, оставляю вас, но перед уходом зайдите в мой кабинет, иначе вас не выпустят…

Он даже не сообразил поблагодарить ее. То, что он увидел, разбило ему сердце.

Он отвернулся, пытаясь взять себя в руки. Потом снял куртку и свитер, поискал взглядом, куда бы их деть.

— Жарко здесь, да?

У нее был странный голос.

— Ну как ты?

Старая дама попыталась было улыбнуться, но закрыла глаза и расплакалась.

Они забрали у нее зубные протезы. Щеки совсем ввалились, и верхняя губа болталась где-то во рту.

— Так-так, мы снова влипли в историю… Ну ты даешь, бабуля!

Этот шутливый тон стоил ему нечеловеческих усилий.

— Я спрашивал сестру, она сказала, что операция прошла успешно. Теперь у тебя в ноге отличная железяка…

— Они отправят меня в приют…

— Вовсе нет! Что ты выдумываешь? Пробудешь здесь несколько дней и поедешь в санаторий. Это не богадельня, а больница, только поменьше этой. Они будут тебя обхаживать, поставят на ноги, а потом — хоп! — наша Полетта снова в своем саду.

— Сколько дней я там пробуду?

— Несколько недель… А дальше все будет зависеть от тебя… Придется постараться…

— Ты будешь меня навещать?

— А ты как думаешь? Ну конечно, я приеду, у меня ведь теперь шикарный мотоцикл, помнишь?

— Но ты не гоняешь слишком быстро?

— Да что-о-о ты, тащусь, как черепаха…

— Врун…

Она улыбалась сквозь слезы.

— Завязывай, ба, так нечестно, а то я сейчас сам завою…

— Только не ты. Ты никогда не плачешь… Не плакал, когда был совсем маленьким, даже когда вывихнул руку, и то не ревел, я ни разу не видела, чтобы ты пролил хоть одну слезинку…

— Все равно, кончай.

Он не осмелился взять ее за руку из-за трубок.

— Франк…

— Я здесь, бабуля…

— Мне больно.

— Так и должно быть, это пройдет, ты лучше поспи.

— Мне очень больно.

— Я скажу сестре перед уходом, попрошу, чтобы тебе помогли…

— Ты уже уезжаешь?

— Что ты, и не думаю.

— Поговори со мной. Расскажи о себе…

— Сейчас, только свет погашу… Слепит глаза…

Франк опустил штору, и выходившая на восток комната внезапно погрузилась в мягкий полумрак. Он передвинул кресло поближе к здоровой руке Полетты и взял ее руку в свои.

Сначала Франк с трудом подбирал слова, он никогда не умел поддержать разговор, а уж тем более рассказать о себе. Начал с пустяков — сообщил, какая в Париже погода и что над городом висит смог, и перешел на цвет своего «Судзуки», потом на меню своего ресторана и продолжал все в том же духе.

День клонился к вечеру, лицо бабушки стало почти умиротворенным, и Франк решился на более откровенные признания. Он рассказал ей, из-за чего расстался с подружкой, и сообщил имя своей новой пассии, похвалился профессиональными успехами и пожаловался на усталость… Потом стал изображать своего нового соседа, и бабушка тихонько засмеялась.

— Ты преувеличиваешь…

— Клянусь, что нет! Сама увидишь, когда приедешь к нам в гости…

— Но я совсем не хочу ехать в Париж…

— Ладно, тогда мы сами к тебе заявимся, а ты накормишь нас вкусным обедом!

— Ты думаешь?

— Конечно. Испечешь картофельный пирог…

— Только не это. Выйдет слишком по-деревенски…

Потом он рассказал ей об обстановке в ресторане и как орет иногда шеф, о том, как однажды к ним на кухню заявился с благодарностью министр, и о молодом Такуми, который стал так искусен. А потом рассказал ей о Момо и госпоже Мандель. И наконец замолчал, прислушиваясь к дыханию Полетты, — понял, что она заснула, и бесшумно встал.

Он был уже в дверях, когда она окликнула его: