Затем она заставила себя выпрямиться, чувствуя одновременно испуг и что-то вроде отвращения к себе.
Нина открыла окно, и холодный воздух ударил ей в лицо. Она включила радио, и салон заполнился оглушительной музыкой. Нина дрожала — от холода и от того, что только что пришло ей в голову и чего она почти успела пожелать.
Ведь теперь у нее был ребенок. Не ребенок Ричарда, а ее собственный. А кругом были машины с невидимыми водителями.
Нина вспомнила, как через несколько месяцев после смерти Ричарда испытывала сильное желание, чтобы друзья прекратили ей сочувствовать, а вместо этого, сказали ей, что Ричард умер, но она-то, черт возьми, жива и должна продолжать свою дорогу по жизни. Что ж, в результате она так и сделала… Она продолжала жить, иногда забывая о своем горе, иногда злясь на Ричарда, ушедшего из ее жизни и оставившего после себя неугасимую боль утраты. Потом были Гордон, Барни, ее дружба со Стеллой Роуз и общение с графтонскнми парочками, ее работа, а скоро будет еще и ребенок. И она будет жить, какие бы еще сюрпризы не всплывали из прошлого, чтобы выбить ее из седла. Нину охватило вдруг радостное чувство.
Она вновь стала вспоминать свой роман с Гордоном. Нина всегда будет помнить то ощущение неземной радости и ту боль, которую принесли ей их отношения. И ведь ей никогда не приходило в голову ни тогда, ни сейчас обвинять Гордона, осуждать его за то, что он заставил пережить Вики. Да и как бы она могла? И как же может она теперь обвинять Ричарда, чья жизнь так трагически прервалась и который никогда уже не сможет сам рассказать ей всю правду.
Нина начала постепенно приходить к тому, что она может злиться на мужа, может ревновать, переживать, но не имеет никакого права осуждать его за то, что он сделал, что принадлежало теперь прошлому, в котором нельзя ничего изменить. И она невольно испытала при этой мысли что-то похожее на сочувствие к плачущей рыжеволосой женщине.
Нина ехала все дальше не запад, продолжая размышлять о чужих тайнах, предательстве, о своих графтонских знакомых и тех тонких и очень личных моментах, на которых держится брак.
Еще через час Нину опять начало клонить в сон. Часы на приборной панели показывали три часа утра. Нина свернула с шоссе и поехала наобум по какой-то проселочной дороге, ведущей через деревню в поля. Она свернула на обочину и выключила двигатель. Откинувшись на спинку, Нина поплотнее закуталась в пальто. Мысли ее становились спокойнее, постепенно ускользали, гасли, и наконец Нина заснула.
Когда она открыла глаза, было уже светло. Восходящее солнце било прямо в глаза Нины, все тело ее затекло и замерзло. На траве вокруг были следы заморозков.
Нина развернулась и медленно поехала в сторону деревни, которую проезжала ночью. Прочитав название, Нина с удивлением обнаружила, что находится всего в двадцати милях от Графтона. Если ехать по прямой дороге, проходящей через деревню, она скоро въедет в город, миновав по дороге Уилтон-Манор.
В половине десятого машина Нины Корт подъехала к дому Клеггов. Солнце растопило иней, и Дарси Клегг в рабочей одежде вышел в сад сгрести опавшие листья.
Нина вылезла из машины, вся дрожа в своем вечернем платье от холода и напряжения минувшей ночи.
— Нина? Нина, с тобой все в порядке? — удивленно и встревоженно воскликнул Дарси.
Нина заметила дырку на рукаве его куртки. Нина видела его таким в первый раз. Обычно Дарси Клегг всегда выглядел безукоризненно.
— Да, — ответила она на его вопрос, — более или менее. Я ездила на Хэллоуин в Лондон и на обратном пути заснула в машине.
Дарси взял ее за руку. Нина с удивлением заметила на его лице беспокойство и дружеское участие.
— Ты совсем замерзла. Давай, заходи в дом. Ханна повезла Фредди в школу верховой езды, но думаю, я способен сварить тебе чашку кофе и приготовить вполне сносный завтрак.
В огромной кухне было тепло и уютно. Нина сидела за столом и пила горячий кофе. Прибежала Лаура в ночной рубашке, Дарси поднял девочку и усадил за стол.
— Ешь, — строго сказал он. Затем с улыбкой пожаловался Нине: — Дом кажется мне пустым после того, как уехали Барни и девочки.
— Это неудивительно, — откликнулась Нина.
— Мы тоже отмечали вчера Хэллоуин. У Эндрю и Дженис.
— Как там все поживают?
— В основном как обычно. Все, кроме Джимми. Дженис выпила пару бокалов и произнесла речь о нашей дружбе. Я чуть не расплакался. Становлюсь сентиментальным.
— Мне не кажется, что дорожить дружбой — это сентиментальность.
Читать дальше