Роуз Шепард - Любовь плохой женщины

— С молодой леди все в порядке? — спросил у нее водитель такси (мужчина лет шестидесяти с волнистыми седыми волосами), когда она подошла, чтобы расплатиться за Наоми.

В его темных очках с зеркальными стеклами — вроде тех, что носят гангстеры в фильмах, — отражались две недовольные Кейт.

— Надеюсь, — коротко ответила она, щурясь в резком солнечном свете, который рикошетил от черного кузова такси во все стороны. Пыльный асфальт жег подошвы ее босых ног. «К черту Наоми! — хотелось ей выпалить ему в ответ. — А как насчет меня? Как насчет моего дома, моего времени, моей свободы, моей драгоценной субботы?»

Знакомое чувство досады переполнило Кейт. По коже побежали мурашки. Два миниатюрных лица в зеркальных линзах таксиста вспыхнули румянцем раздражения и стремительно выросли в размере, когда она нагнулась к открытому окну с деньгами.

Почему с ее нуждами и желаниями никогда не считались? Как Наоми Маркхем и ей подобные умудрялись всегда оказываться в центре всеобщего внимания, а она, Кейт Гарви, нет? Почему, несмотря на свой невысокий рост, она не вызывала в сильной половине человеческого рода инстинктивного желания защитить ее? Казалось, что мужчины видели в ней — если они вообще ее замечали — только хорошего, надежного и при этом заурядного человека. Они сбивали ее с ног, когда спешили открыть дверь своим очаровательным женам и подружкам; они отталкивали ее, когда тянулись с зажигалками к шикарным блондинкам; они поворачивались к ней спиной, задвигали ее саму и ее сумки в тесный угол, когда подскакивали, чтобы уступить знойным брюнеткам свое место в метро. И бесполезно было говорить себе, что ей все равно, потому что ей было совершенно не все равно. Кейт было горько осознавать, что по сравнению с более красивыми женщинами она считается человеком второго сорта — и это еще более обостряло ее и без того крайне мучительное чувство собственной неполноценности.

— Вызовите ей врача. — Таксист со своими советами действовал на Кейт угнетающе. — Пусть выпишет ей какое-нибудь успокоительное. Она вся на нервах.

Ага, и приедет хмурый, ироничный доктор Боди — а здесь его ждет такая хрупкая, такая нежная пациентка. Можно смело предположить, что после этого субботнего визита его отношение к Кейт с ее женскими недомоганиями станет еще более насмешливым и презрительным, чем обычно. Решив закрыть эту тему как можно скорее, Кейт неодобрительно поджала губы и произнесла со всей холодностью, на какую была способна:

— Не думаю, что это необходимо.

— Когда я заехал за ней, она была в истерике, — упорствовал не потерявший ни капли самоуверенности таксист. Большим пальцем он подтолкнул свои очки вверх по переносице, и оба отражения Кейт подпрыгнули. — Плакала навзрыд.

— Могу себе представить.

Внимание Кейт привлек приборный щиток такси. Таксист сделал из него настоящий алтарь в честь своей семьи, обклеив всю свободную поверхность фотографиями жены и то ли детей, то ли внуков. Там же имелись пластиковый цветок в подставке и неизменное деревце-дезодорант — очевидно, талисман, призванный нейтрализовывать дурно пахнущих пассажиров.

— Мне кажется, кто-то обидел ее.

— Может быть, но я не думаю…

— Я так и спросил у нее: «Вас кто-нибудь обидел?» Вы должны присмотреть за ней. — В его интонации явно сквозил упрек, как будто это Кейт была виновата в бедах Наоми.

— Почему? — спросила она ядовито. — Я что, отвечаю за свою сестру?

— Вы сестры? — Его недоверие было столь же комично, сколь нелестно. Взлетевшие вверх брови красноречиво говорили: «Вы не похожи на сестер».

— Однояйцевые близнецы. Мне всегда казалось, что это очевидно.

— Что?

— Ох, да ладно, я просто пошутила. Мы подруги. Сколько за проезд? Вот, возьмите. — Она протянула ему сложенную десятифунтовую банкноту, тут же прикинула, что десяти фунтов будет едва ли достаточно, и добавила мстительно: — Сдачи не надо. — С этими словами Кейт развернулась, собрала сумки Наоми и, пошатываясь под их весом, побрела к дому по дорожке из черных и терракотовых плиток. Когда она свалила сумки перед лестницей на второй этаж, со стороны потертого кожаного дивана до нее донесся слабый голос:

— Спасибо. — Вся облитая густым послеполуденным светом, Наоми полулежала, опираясь на сложенное валиком индейское одеяло. Она едва заметно шевельнула рукой — как инвалид, который вряд ли протянет до утра. — В понедельник я рассчитаюсь с тобой. Напомни мне, хорошо?