Мейвис Чик - Антракт

Естественно, она жила в районе Ноттинг-Хилл — густонаселенном и многонациональном; каждое парадное здесь украшает сотня табличек с именами жильцов, практически ни на одном окне нет тюля, а комнаты заставлены горшками с цветами и увешаны эзотерическими постерами. И я когда-то жила здесь, и Джек, только он — в лучшей части этого района. Именно такой жизни мы сторонились после того, как поженились и меньше года назад купили дом в районе Чизвик, где молочники каждое утро свистом объявляют о своем появлении. Вот где настоящая стабильность. А в Ноттинг-Хилле молоко продается в картонных пакетах и жители не знают имен друг друга. Я пробиралась по снеговой каше к подъезду этой замечательной дамы, и район казался мне абсолютно незнакомым, чужим. Я была так далека от одинокой жизни в съемной квартире. За девять месяцев брака я привыкла к стабильности, как утка к воде: полюбила наших соседей — Джеральдину и Фреда; мне нравилось строить планы обустройства дома и даже заниматься садоводством. Ноттинг-Хилл больше не подходил мне. Но когда Джек открыл дверь, я поняла, что его этот район по-прежнему устраивает. Он выглядел превосходно. Сияющий, он казался лет на десять моложе: ему сорок, но можно было дать тридцать. А я в свои тридцать чувствовала себя на девяносто. Или на девятьсот девяносто… после того как он проводил меня внутрь и я увидела, что она тоже там. Когда мы договаривались о встрече, я, как человек воспитанный, не стала говорить, что хотела бы видеть его одного. Предположила, что иначе быть не могло. Но ошиблась. Я протянула ему цветы, и — сюрреалистический или, скорее, театральный момент — он передал их этой самой Лиззи, решив, что они предназначаются ей. Та прочитала карточку, деликатно кашлянула и вернула букет ему. Джек взглянул на текст, потом на меня — в его глазах читалась жалость. Я проиграла.

Они снова и снова демонстрировали полноту моего поражения: сидели, прильнув друг к другу, на диване, накрытом мешковиной, она в основном молчала и иногда кивала, один или два раза заметив с приятным ирландским акцентом, что очень, очень сожалеет. Не сомневаюсь, она не лукавила. Я вела себя очень сдержанно, воспринимала происходящее молча и с пониманием во взгляде, а через некоторое время перестала вслушиваться и принялась рассматривать их, пока оба с убеждением мне что-то втолковывали. Красивая получилась пара. Джек — высокий, длинноногий, с мощными плечами и узкими бедрами (все стандартные определения); коротко подстриженные темные волосы с проседью, лицо галантного кавалера, сбежавшего из приторного американского сериала. Вот только он вовсе не был им… Она же оказалась типичной ирландской красоткой с копной темных вьющихся волос, большими карими глазами и бархатистой кожей, слегка присыпанной веснушками. Хрупкая, но с округлыми формами, Лиззи была абсолютно реальна — счастливая обладательница груди, воинственно выпирающей из-под мягкого шерстяного джемпера. Мои груди по сравнению с ее напоминали пару вишневых косточек. Мне очень хотелось, чтобы она вышла на некоторое время, вместо того чтобы сидеть так близко к нему. Но маленькая баньши [2] Привидение-плакальщица в шотландском и ирландском фольклоре; опекает какую-либо семью и предвещает душераздирающими воплями смерть кого-либо из ее членов. была достаточно умна, чтобы не оставлять нас наедине. Я посмотрела в глаза Джеку, стараясь установить с ним контакт, но он не хотел этого, моргал и отводил взгляд, внезапно проявив интерес к огромным растениям, которыми была заставлена комната. Я начала вслушиваться в его слова — в конце концов, именно за этим я и пришла. Он говорил только о практических вопросах, обращаясь в основном к сырному дереву и разноцветному плющу. Я уже готова была наклониться — нас разделяло совсем немного, — толкнуть его и сообщить, что я здесь. Но, черт побери, какая разница, обращался он ко мне или к листве: смысл слов все равно был бы одинаков. Джек был влюблен в свою Лиззи, Джек больше не любил свою Джоан. В этом не было моей вины, просто химический процесс, — и он хотел, чтобы я страдала как можно меньше. «Как животное, которое вот-вот поведут на бойню», — хотела сказать я, но вовремя сдержалась, потому что это было бы заявление на грани истерики. Ирландка — спокойная, как монашка, — все это время разглядывала свои руки. А я старалась сосредоточиться и слушать.

Дом, естественно, останется мне. И, если я не возражаю — возражаю? — не могла бы я собрать личные вещи Джека (как после кончины?), принадлежащую ему технику и все, что я посчитаю необходимым отдать ему, упаковать и отправить по адресу, который он мне сообщит.