Мейвис Чик - Антракт

Уже на садовой дорожке Робин некоторое время колебался, потом медленно вышел из калитки и неохотно встал рядом со мной и велосипедом. Опустив глаза, как подросток, он начал теребить переключатель сцепления.

— Приношу свои извинения, — сказал он, обращаясь к рулю.

— Принимается. — Я смотрела в сторону улицы, куда, как я надеялась, он в скором времени отправится.

— Дело в том, что мне действительно хотелось бы снова увидеть тебя. Я нахожу тебя… ну… очень привлекательной… Правда. Не похожей на других. Загадочной.

— Нет, я вовсе не загадочная…

— Ты так считаешь, потому что в глубине души знаешь о себе все. Но я совсем тебя не знаю. Поэтому для меня ты — загадка.

В его словах была неопровержимая логика.

— Мне пора идти. — Я направилась в сторону калитки. Он поднял большую мускулистую руку и осторожно опустил мне на плечо. Наши глаза наконец встретились.

— Ты не голодна?

— Нет.

Его рука стала тяжелее, потому что по моему движению он понял: я собираюсь двигаться дальше.

— И… гм-м… я могу увидеть тебя снова?

— В школе.

— Я не это имел в виду. Можно пригласить тебя куда-нибудь? Или снова прийти к тебе? Пожалуйста?

Рука на плече начала давить и обжигать. Легкий укол — вот только чего: раздражения или грусти? — под бетонной плитой.

— Я никуда не хожу, — произнесла я как можно любезнее, — и не принимаю гостей.

Я заметила, что мои слова только укрепили его мнение обо мне. Женщина-загадка. В глазах Робина появилось уже знакомое мне выражение, и я быстро продолжила:

— Это не вызов, Робин. Все очень просто: я не выхожу потому, что не хочу этого. И не желаю видеться с людьми, потому что вполне счастлива одна.

— Ты совсем не счастлива, — возразил он. — Ты сейчас плакала. Тебе нужно выплакаться. Проблема в разводе, и ты не можешь чувствовать ничего другого.

Мне нужно было воспользоваться этим моментом и сразу объяснить ему, почему я плакала. Но доброта вкупе с хорошим воспитанием, о котором я упоминала выше, не позволили мне сделать это.

— Робин, я счастлива. Уверяю тебя.

Следовало добавить: была до того момента, как ты пришел.

— Позволь мне повидать тебя снова. Я обещаю не… гм-м… ты понимаешь. — Он кивнул в сторону открытой входной двери. — Я бы принес бутылку вина, и мы поговорили бы о книгах или о чем ты захочешь. Могли бы сходить в театр, посмотреть что-нибудь… Я не был в театре со времен окончания университета.

«Пьеса — это я, — захотелось сказать мне, — одноактная, с одним действующим лицом». Я вывернулась из-под тяжелой руки, отвернулась от искренних внимательных глаз.

— Спасибо, не нужно. Меня действительно устраивает такая жизнь. Я не хочу никаких отношений с кем бы то ни было: ни с мужчиной, ни с женщиной. Так мне гораздо лучше.

— В действительности все по-другому. — Он покачал головой. — Я немного понимаю, что ты имеешь в виду. Мне тоже не так просто завязывать близкие отношения.

Моя очередь бить.

— А как же Барбара? — поинтересовалась я.

— Откуда ты про нее знаешь?

— Спросила у Пимми, — солгала я.

И попала в цель.

— Я нравлюсь ей больше, чем она мне. Вот и все.

Его ответ показался мне вполне честным.

— Но ты обручен с ней.

— Нет, — твердо сказал он. — Иногда мы спим вместе. Не очень удачно… — Он покраснел.

«Взаимных откровений только не хватало на этой дорожке», — подумала я, проскользнула в калитку и закрыла ее.

Теперь я в безопасности.

— Прости, — сказал он, — не знаю, чего ради я рассказал тебе об этом. Просто ты мне кажешься такой… — Он оперся о легкую белую изгородь, и та зловеще заскрипела. — Невозможно вечно вести такую жизнь, ты поступаешь ужасно. Тебе нужно выходить, встречаться с людьми, заводить новых друзей… — Робин поднял руки в очень выразительном жесте. — Это как… — о Господи! — я не знаю… как после серьезной аварии. Когда выздоравливаешь, сразу же снова садишься за руль, на велосипед или на что угодно и снова едешь. И делаешь это, прежде чем придет испуг. Но только не так. — Еще более выразительная жестикуляция. — Не отрезая себя от целого мира. — Казалось, он действительно испытывает ужас.

— А мне так больше нравится. — Мой голос был почти не слышен — холодный и скучающий, он не имел ничего общего со счастьем.

— Глупости! — возмутился он.

Я повернулась в сторону дома. Меня утомил разговор: как будто белый забор был моей клеткой, а крепкий дрессировщик тыкал в меня острой палкой, заставляя исполнить какой-нибудь трюк. Кулаки Робина сжимались и разжимались вокруг заостренных перекладин изгороди. Еще минута, и он ее перепрыгнет, чтобы оказаться рядом со мной. Его сияющие белые кроссовки поломают кусты лаванды, раздавят маргаритки…