Наташа Колесникова: Презумпция любви

— Понял, Любовь Георгиевна. Наши люди уже кое-что сделали, я прослежу за остальным. Садитесь в машину и… Вы наша гордость, простите за высокопарность, но это так.

— Спасибо, Паша. Проследи, чтобы в Дорохине все сделали как надо.

— Нет проблем, Любовь Георгиевна! Я жутко рад, что все обошлось, и вообще рад за вас.

Воронина устало кивнула и пошла к «ауди», что ждала их на обочине. Села за заднее сиденье, Малышев сел рядом. Машина резко рванула вперед, направляясь к Москве.

— Теперь ты понимаешь, Володя, с кем связался, — устало сказала Воронина. — Можешь отказаться, пока не поздно.

— Дура ты, Люба, — сказал Малышев, обнимая ее. — Я рядом с тобой всегда. Запомни это. Я лишний раз убедился, как тяжела твоя служба, и обещаю — помогу, чем могу, всегда.

Она тоже обняла его, прижалась губами к уху, тихо прошептала:

— Ты сказал то, что я хотела услышать. Обещаю, что сделаю все, что ты пожелаешь.

Малышев усмехнулся и тоже прошептал на ухо:

— Никаких «я тебе — ты мне». Будем делать то, что нам самим хочется. Я — заботиться о своей генеральше…

— А я — любить своего мужчину…

— Какая ты красивая, Люба…

— Особенно после того, как вывалялась в грязи кювета…

— Особенно после этого.

— Я хотела Светку позвать, чтобы вместе поужинать, но теперь не хочу. Завтра устроим ужин вчетвером, да, Володя?

— Да, Любаша…

— Страшно было?

— Потом. А когда все это творилось, я подчинялся твоим приказам и думал о тебе. Прыгал, катился в кювет. А потом стало страшно. Я же не супермен.

— И мне было страшно, Володя, и я думала, успел ты выпрыгнуть до взрыва или нет. И так была рада, когда ты подполз ко мне.

— А я лежал в грязи и целовал женщину, которая держала в руке пистолет…

— Приедем домой, первым делом залезем в ванну. Вместе.

— Я не возражаю.

Малышев увидел Светлану, выходящую из дверей университета, махнул рукой. Она улыбнулась и стремительно побежала ему навстречу, обняла, принялась целовать его — в губы, в щеки, в глаза.

— Санька, я так счастлива!

— А уж я как счастлив, Светланка! Поехали ко мне? Я так соскучился по тебе, Светланка!

— Конечно, к тебе, а куда же еще? Будем помогать Владимиру Сергеевичу готовить праздничный ужин. Мать уже, наверное, там.

— Да? А может, поедем тогда к тебе? Понимаешь, я все же боюсь ее.

— У меня будем жить, а сейчас поедем к тебе.

— Ну ладно, как скажешь… — растерянно пробормотал Малышев.

Дверь открыла Воронина, она чувствовала себя явной хозяйкой, решительно махнула рукой в сторону кухни:

— Ну, проходите, молодежь, проходите. Я тоже недавно явилась, помогаю Владимиру Сергеевичу, что-то невероятное он готовит, какую-то говядину по-испански, шпигованную салом. Будем помогать.

— Спасибо вам, Любовь Георгиевна, — пробормотал Малышев.

— Не помни зла, я была виновата… Но теперь мир, Саша? — Воронина протянула ему руку.

Он пожал ее сухую ладонь.

— Как же можно воевать против вас, Любовь Георгиевна?

— Ты все можешь, наслышана про твои подвиги, супермен. Честно скажи — обида есть?

— Нет. Я рад, что у вас с отцом все хорошо. Но и вы тоже суперменша, Любовь Георгиевна. Как вел себя Полевик на втором суде, так это просто анекдот.

— Вел себя так, как и должен вести себя этот говнюк.

— Мама! — запротестовала Светлана. — Между прочим, мы с Саней решили пожениться.

— Я завтра пойду искать работу, — сказал Малышев, — чтобы семью обеспечивать.

— Насчет свадьбы никто не возражает, а насчет работы придется подождать. Пойдешь в армию, — сказала Воронина. — Будешь служить в нашем спецназе, жить в Москве, дома, и какие-то деньги получать. Я уже все решила.

— В спецназе? — удивился Малышев.

— Именно. Ну что, подружимся мы с тобой, Сашка?

— Конечно, Любовь Георгиевна. — Малышев неловко обнял прокуроршу, поцеловал в щеку.

Светлана улыбнулась и радостно захлопала в ладоши.