Марина Григ: Любовник поневоле

Я просто подошла к нему и предложила дружить. Решила взять искренностью и непосредственностью на фоне жеманства и манерности других. Мы начали сидеть рядом на лекциях, записываться в одни и те же группы на семинарах, ходить и пропускать одни и те же занятия. Гуляли в парке, иногда ходили в кино, если были деньги. Когда все это перешло в любовь? Не знаю — у меня ощущение, что я любила его всегда. И всегда, с первого же дня, была готова к самому серьезному. Мы не говорили об этом — все получилось само собой у него в комнате. И я сразу предложила жить вместе — выпросить у коменданта отдельную комнату в общаге стоило всего лишь определенной суммы. Мы стали фактически мужем и женой, не задумываясь об этом.

Сейчас я думаю, что мы были либо слишком влюблены, либо слишком бесшабашны. Нам просто было хорошо вместе, и мы не думали ни о чем другом. Родители были далеко, друзья вначале судачили, потом махнули рукой. Денежные проблемы нас особо не волновали — студенты, хотя и пытающиеся жить семьей!

Все это длилось пять лет — все пять наших студенческих лет мы прожили вместе. Проблема появилась прямо перед госэкзаменами — мне показалось, что я влипла: пятилетняя беспечность должна была-таки наказать нас. Меня это особо не обеспокоило, я даже обрадовалась: появился повод оформить отношения и жить как настоящая семья, с ребеночком. Я была уверена, что Павел тоже воспримет все именно так. Я ошиблась…

Он стал настаивать на аборте. Слышать не хотел о ребенке — не время нам иметь детей — ни крыши над головой, ни гроша за душой! И вообще…

Когда он впервые сказал об этом, я решила, что ослышалась. Расстаться? Нам? Зачем? Он должен сделать карьеру, начать свое дело, ему надо стать материально независимым и обеспеченным — эти аргументы меня не слишком убеждали. Его вечная целеустремленность теперь уже раздражала меня. Нет, он, конечно, любит меня, но… Но я уже не была для него номером первым в жизни, это место заняло его дело. Павел не говорил этого прямо, но контекст его уклончивых объяснений был именно таким. Его цель — упорной работой добиться всего, чего он достоин, чего заслуживает. Стать self made man, так сказать. А ребенок — это успеется. И вообще…

Короче, я поняла, что мешаю ему. Да и тревога оказалась ложной — судьба, видать, пощадила меня. Сдав экзамены, мы разъехались по домам, договорившись встретиться в сентябре. Никто из нас не собирался возвращаться в свои города: Москва уже прочно притянула к себе. Но вопрос, где жить и работать, оставался открытым: ранее вожделенный свободный диплом стал уже привычным. Надо было начинать жить по-взрослому. И в этой взрослой жизни, как оказалось, у Ростовцева не было места для меня.

Он позвонил мне в конце августа. Сообщил, что снял себе комнату в коммуналке. Поинтересовался моими планами. И когда между прочим спросил: «Хочешь, подыщу тебе жилье подешевле?» — я поняла: все. Кончилось мое счастье. Кончилась наша любовь.

Наша, но не моя. Но тогда хватило гордости холодно отказаться от услуг. У нас даже не было прощания, будто мы чувствовали, что это еще не конец… Даже когда он, спустя пять лет, уже крепко встав на ноги, женился, я знала: не конец. Слишком многое нас связывало в те годы, чтобы так буднично кончиться.

Господи, как все просто и холодно выглядит на бумаге. Я написала на одной страничке о том, что составляло суть и смысл моей жизни те пять лет и продолжает составлять всю дальнейшую жизнь, о том, что умрет только вместе со мной — моя любовь, как же она была прекрасна и как далека сегодня, когда его нет рядом. Сколько страстей вместилось в эту страничку, сколько чувств и переживаний, сколько счастья и радости. Могу ли я не пытаться вернуть, не попытаться повторить это? Для чего же тогда я живу?

— Дай мне хотя бы время подумать. Я не могу оставить все и уехать: у меня крупная фирма, десятки сотрудников, семья, наконец. — И тут до него дошло, что практически он согласился и теперь просит только о небольшой отсрочке. Как это получилось — он так и не понял, разве что просто не мог поступить иначе. Сомневаться в ее словах не пришло в голову — можно ли такое выдумать?

Ей стало ясно, что она добилась своего. Даже насторожилась — слишком легко и быстро. А потом осознала, что забыла, какой он: действительно, не способен отказать умирающему в кружке воды. И сама настолько вошла в роль умирающей, что даже не подумала совеститься — хотя бы в душе. Тактическая цель была достигнута, оставалось обговорить детали.