Дейрдре Перселл: Последнее лето в Аркадии

Прошлой ночью мне приснился сон, в котором мы были в «Аркадии». Обычная ежедневная рутина, даже скука, царившая в нашей жизни, до того как все круто поменялось. И главное: в том сне я чувствовала себя умиротворенной и счастливой.

Помню, что готовила лазанью, а Том с Джеком играли в какую-то запутанную компьютерную стратегию, сидя рядом и используя одну клавиатуру на двоих. Я услышала, как в двери повернулся ключ: Джерри пришел домой с работы. Полагаю, что мне снился пятничный вечер, потому что в любой другой день муж не успевал вернуться к ужину. Так бывало не только по будням, но порой и в выходные. Надо отдать ему должное: пятница была для него почти священным днем, вечер которого он предпочитал проводить с семьей. Исключения делались только для загранкомандировок.

Я поставила форму с лазаньей в духовку и повернулась к двери, собираясь сказать «привет». Слова застряли в горле — я не узнала мужа. Волосы Джерри оказались длинными и косматыми, лицо закрывала густая борода с усами, неопрятные баки курчавились в разные стороны. Он был похож на оборотня, покрытого обильной растительностью и застуканного врасплох вынырнувшей из-за облаков луной.

Я проснулась с бешено бьющимся сердцем, из горла рвался вопль. Но в спальне царила тишина. Значит, я кричала только во сне.

Часто дыша, я пыталась прийти в себя. Постепенно даже начала соображать, откуда взялся образ, в котором явился во сне муж. Несколько месяцев назад мне довелось побывать на спектакле «Красавица и чудовище», где главный герой был загримирован как раз в подобной манере. Догадка принесла облегчение, пульс замедлился, и я смогла взять себя в руки. Реальный мир наступал на меня, опускался рядом на постель и, словно опротивевший любовник, принимал в липкие объятия. Мир шептал, что действительность бывает хуже любого кошмара.

Я устало взглянула на будильник. Он подмигивал красными огоньками цифр: половина шестого. Джерри рядом не было, даже его одеяло успело остыть.

Только заметив отсутствие мужа, я услышала доносящуюся снизу музыку и безошибочно узнала сплетение горнов и труб, ревущих, подвывающих… Джерри всегда слушал Вагнера, если был в смятении чувств. Я легко могла представить, как он сидит в своем любимом кресле, как уныло прикуривает сигарету, делает глубокую затяжку. Он бросил курить почти шесть лет назад, но теперь, после всего случившегося, снова схватился за сигареты и быстро довел дозу до полутора пачек в день.

Мы все курили когда-то. Все в нашем дружеском кругу: Фергус и Мэдди, Рита и Рики, Майкл и я. Мы тянули сигарету из пачки, даже не задумываясь; прикуривали, пока трепались по телефону, затягивались вместе с первым глотком кофе или чая, щелкали зажигалкой «на посошок», отправляясь в постель. Мы смолили много лет, травились никотином с извращенным наслаждением, докуривались за посиделками порой до головной боли и даже в мыслях не имели что-то менять. Это было еще задолго до крупных антиникотиновых кампаний, которыми теперь пестрит мир, до того, увы, неизбежного момента, когда антитабачные лозунги докатились до Ирландии из помешанной на здоровом образе жизни Америки. Когда место Майкла занял Джерри, помнится, я была невероятно рада, что новый муж тоже не без греха: лично я в тот момент еще не собиралась бросать курить.

Некоторое время я лежала в постели, уставившись в потолок и впитывая Вагнера, приглушенного расстоянием и толстыми коврами. Музыка то принималась реветь, то вновь утихала, словно шторм из грохочущих медных железяк.

В молодости я была неравнодушна к классической музыке. Правда, вряд ли вы об этом догадаетесь, узнав меня поближе теперь. Я не прикасаюсь к старым пластинкам, а виолончель, которую я когда-то не раздумывая вынесла бы из горящего дома раньше документов, пылится где-то в кладовой. Когда инструмент перевозили в «Аркадию», я даже не поинтересовалась, насколько бережно с ним обращаются. Мои пальцы не касались виолончели восемнадцать лет, с того дня как на свет появился Джек.

У нас с подругами, верными Мэдди и Ритой, выработалась своеобразная бартерная система: я таскала их в Национальный концертный зал, а они в ответ вынуждали меня ходить на мэтров современной эстрады. Говоря «современной», я подразумеваю те годы, когда гремели Фрэнк Синатра, Нил Даймонд, Сэнди Шоу и Гарт Брукс.