Линда Холман - Шафрановые врата

А еще, будучи ребенком, я действительно думала, что я чудо. Родители укрепляли во мне эту веру, даже когда я подросла: будто бы я не могу сделать ничего неправильного и все, чего бы я ни пожелала, однажды исполнится. Они не могли дать мне многого в плане материальных ценностей, но я чувствовала себя любимой.

И действительно особенной.

Так было до необычайно теплой весны 1916 года — почти сразу же после моего шестнадцатилетия; мне казалось, что я влюбилась в Люка МакКаллистера, мальчика, который работал в продуктовом магазине на улице Ларкспар. Все девочки из моего класса школы Сестер Святого Иисуса и Марии говорили о нем, с тех пор как он несколько месяцев назад переехал в наш район.

Мы спорили друг с другом, кто будет первой, с кем он заговорит, с кем пойдет прогуляться или кому купит мороженое.

— Это буду я, — сказала я Маргарет и Элис Энн, моим лучшим подругам. Я снова и снова представляла эту сцену. Конечно же, пройдет совсем немного времени и он узнает обо мне. — Я сделаю так, что он заметит меня. Вот увидите.

— Только то, что у тебя всегда были лучшие партнеры по танцам, еще не означает, что на тебя обратят внимание, когда бы ты ни захотела, Сидония, — сказала Маргарет, вздернув подбородок.

Я улыбнулась ей.

— Может быть, и нет. Но… — Я откинула волосы назад, пробежала несколько шагов вперед, повернулась и пошла им навстречу, поставив руки на бедра. — Но мы еще посмотрим! — добавила я. — Помните Родни? Вы не поверили мне, когда я сказала, что сделаю так, что он прокатит меня на колесе обозрения на прошлогодней ярмарке. Но я сделала это, не правда ли? Он выбрал не кого-то там, а именно меня. И прокатились мы два раза.

Элис Энн пожала плечами.

— Это потому, что твоя мама дружит с его мамой. Держу пари, Люк заговорит с Маргарет, особенно если она наденет свое розовое платье. Ты прекрасна в розовом, Маргарет, — добавила она.

— Нет, это будешь ты, Элис Энн, — сказала Маргарет, весьма довольная словами Элис Энн.

— Думайте что хотите, — отозвалась я, смеясь. — Думайте что хотите. Но он будет моим.

Они тоже рассмеялись.

— Ох, Сидония! Ты, как всегда, говоришь глупости, — заметила Элис Энн.

Они с Маргарет догнали меня, мы взялись за руки и обнялись, а потом пошли по узкой улице, задевая друг друга бедрами и плечами.

Мы трое были лучшими подругами с первого класса, и они всегда рассчитывали на меня, хоть я и поддразнивала и удивляла их.

Я нашла много причин, чтобы пройтись по улице Ларкспар, надеясь, что Люк посмотрит в мою сторону, в то время как он с завидной легкостью бросал огромные тяжелые мешки с зерном. Я отрепетировала, что скажу ему при встрече: отмечу, что он очень сильный, раз мешки кажутся всего лишь набитыми перьями в его руках. Я искоса посматривала на него, представляя свои руки на его блестящих мускулах, его тело на моем.

Из лекций в школе Сестер Святого Иисуса и Марии я знала, что плотские желания — это грех и что с ними нужно бороться, но мне казалось, что я бессильна усмирить их, точно так же как и переиначить смену времен года.

В одно душное воскресенье в начале июня в церкви Благословенной Девы Марии я так усердно молилась Богородице, чтобы Люк влюбился в меня, что неожиданно почувствовала, будто покидаю свое тело.

Когда я проснулась в то утро, моя шея занемела, болела голова, а вдобавок к этому еще и скрутило живот. Я умоляла маму разрешить мне остаться дома, но она не позволила. Для меня было обычным делом найти любой повод, лишь бы не идти в церковь.

Пока мы шли полторы мили до нашей церкви, мама несколько раз сделала мне замечание и велела взбодриться, но у меня было такое чувство, будто я бреду по воде, а течение затрудняет мое движение. В церковном полумраке, куда бы я ни посмотрела, свет, пробивающийся сквозь цветные стекла, создавал странные, но такие красивые яркие вращающиеся круги.

Мое тело, обычно легкое и подвижное, сейчас, когда я преклонила колени рядом с мамой, стало тяжелым и неуклюжим, а как только я сложила ладони, молясь, все начало расплываться: четки между опухшими мамиными пальцами казались дюжиной маленьких подвижных существ; запах ладана был настолько сильным, что вызывал у меня тошноту, а наставления отца Сесила звучали так, словно он говорил на другом языке. Наклон головы при молитве вызывал боль в затылке, и поэтому я начала рассматривать святых на стенах, благочестивых и мучеников в их узких нишах. Их мраморные изваяния (гипс и жемчуг) сверкали, а когда я посмотрела на Деву Марию, то увидела слезы, они были будто стеклянные на ее щеках. Губы Богородицы приоткрылись, и я наклонилась вперед, мой подбородок опустился на руки, лежавшие на спинке скамьи передо мной; мои колени занемели на каменном полу.