Виктор Ермаков: Святая, смешная, грешная

Перпендикулярно пересекая Новый Арбат, под нами лежало Садовое кольцо, сомкнув свои концы в девятибалльной пробке. Казалось, нескончаемые потоки автомобилей, тянущиеся слева направо, от Смоленской площади до Новинского бульвара и от начала Нового Арбата за моей спиной до Кутузовского проспекта впереди меня, ставили большой, светящийся от света фар крест на наших надеждах когда-нибудь попасть в пункт назначения. Самые нетерпеливые водители отрывисто сигналили, свет фар их авто, словно стаи гончих собак с нервным лаем, потерявшие след, выискивали свободный клочок асфальта, чтобы занять его, и оказаться на метр впереди. Другие, наоборот, словно смирившись со своей участью, жили обычной жизнью – кто-то звонил, читал книгу, смотрел фильм, ужинал, выходил из машины покурить, разминая затёкшие ноги и спину, кто-то ругался или, наоборот, целовался со своей женой, любовницей, а иногда и со случайной попутчицей. Двух-трёхчасовое стояние в пробке порой было способно перевести попутчицу в разряд любовницы.

В общем, здесь было всё, кроме желания торчать в этой долбанной пробке, и туалета. И если уж совсем невтерпёж, то мужчина может хотя бы выйти, прислонившись к открытой двери авто и делая вид, что любуется луной, освежить колесо, то женщинам остаётся только сжать зубы и колени, мысленно взывая к совести своего мочевого пузыря, прося его ещё немножко потерпеть. Справа вырисовывалось достраиваемое здание Института Курортологии. По крайней мере такая информация была размещена на огромных плакатах. Возвышаясь, оно не только обещало поправлять посаженный мочевой пузырь, нервы и общее здоровье граждан (по иронии судьбы частично оставленное от стояния в пробках, в том числе, и у этого здания), но и создавало новые пробки, затрудняя и без того перегруженную артерию Нового Арбата.

Вой сирен и вспышки проблесковых маяков стартовали от Белого Дома, унося на бешеной скорости его хозяина по гладкому как стекло перекладываемому по два раза в год асфальту Кутузовского проспекта в неизвестность. Эта неизвестность может закончиться ужином в загородной резиденции или начаться взлётной полосой Внуковского аэродрома. Стихнувший вдали вой сирен давал разрешение или хотя бы надежду на движение. Захлопав закрывающимися дверями, поток машин медленной и плотной лавой пополз вперёд, чтобы остановиться на светофоре у раскрытого, словно книга, бывшего здания СЭВ, ныне – занятого Правительством Москвы. Красный свет светофора, усиленный взмахом полосатой палочки постового (как– никак Белый дом рядом), разрезал однородный поток автомобилей на две части, оставив меня в первой четвёрке дожидаться зелёного света, с завистью смотреть на красные габариты уползающих в ночь авто и любоваться панорамой.

А любоваться было чем. Справа на Краснопресненскую набережную официально и торжественно глядело Здание Правительства, облицованное белым мрамором, отчего за ним и закрепилось название Белый дом. Новоарбатский мост, подсвеченный снизу, словно зависал, не касаясь чёрной воды Москвы-реки. Скрытая от глаз подсветка, установленная под ним, прокладывала от одного берега до другого неоновую дорожку. Сверху, вдоль обеих сторон моста, от одного столба освещения до другого, словно радуга выгнутая по ошибке в другую сторону, провисая в середине, тянулись гирлянды, повторяя цвета триколора.

Но главная достопримечательность, на мой взгляд, от чего невозможно оторвать взор – это гостиница «Украина». Вернее, теперь уже бывшая «Украина», а ныне «Рэдиссон». Одна из семи сталинских высоток, «Украина», по своему архитектурному решению уступающая разве что высотке МГУ на Воробьёвых горах, поражает и завораживает своим величием. В свете прожекторов центральная главная башня со шпилем становится воздушной и невесомой, как бы паря в ночном небе и одновременно отражаясь в Москве-реке. Основательность и правильная геометрия флигелей на боковых башнях, окружающих весь гостиничный комплекс, придаёт «Украине» величие и роскошь.

Зелёный свет светофора и десятки нетерпеливых автомобильных сигналов вернули меня в реальность. Мы, словно спринтеры на короткую дистанцию, рванули с места и через один километр встали… Постовой из трёхполосного потока, двигающегося от «Европейского» по Дорогомиловской, выпускал, словно отцеживая, одну тонкую струйку машин на Кутузовский, уплотняя и без того невыносимую пробку. Впереди, всего через каких-то полтора, а может и меньше километра нас ждали новые испытания. Нескончаемая вереница Третьего транспортного кольца вносила свою лепту. Часть машин, отделившись от неё, пыталась втиснуться в наш поток, ползущий безо всякого интервала и не имеющий ни малейшего желания, ни возможности впустить их в свои ряды. Казалось, что наступил полный и бесповоротный коллапс.