Триш Доллер - Практически нормальная жизнь (ЛП)

– Я ничего не меняла, – говорит мама, когда я бросаю сумку на пол. – Чтобы обстановка была привычная. Как дома.

Я не говорю ей, что совершенно не чувствую себя как дома. Беру фото, сминаю в кулаке и выбрасываю в мусорную корзину.

– Почему бы тебе не отдохнуть? – предлагает она. – Поспи. Я позову тебя, когда папа и Рай вернутся.

Когда она уходит, падаю на кровать. Это единственная вещь, которой я очень рад. Матрас мягкий, плед чистый – без подобной роскоши мне приходилось жить с момента отъезда в тренировочный лагерь для новобранцев. Вытягиваюсь, лежа на спине, закрываю глаза; мои сапоги свисают с края кровати. Я не могу улечься комфортно. Переворачиваюсь на бок, пробую снова. Потом на живот. Скидываю сапоги, поддев пятки носками. Наконец, хватаю подушку и ложусь на пол, утягивая одеяло с собой. Я спал на верхней койке скрипучей металлической двухъярусной кровати в казарме в Пэррис Айленд, в спальном мешке в Кэмп-Бастионе, пока мы ждали отправки на миссию – однажды в феврале температура упала настолько, что мне пришлось делить спальный мешок с Чарли. Учитывая все перечисленное, толстый ковер достаточно удобен, поэтому я быстро засыпаю.

Я иду по дороге в Марджа. Мы часто пересекали эту дорогу во время патрулирования. Чарли и я впереди, Мосс позади меня. Вокруг холодно, пусто и тихо, если не считать шороха наших подошв и отзвуков молитвы, которую мы слышим каждое утро. Скоро улица оживет, люди потянутся в мечеть, купаться в канале или на работу в поля. Хотя в данный момент никого не видно.

Волосы у меня на затылке встают дыбом, я знаю, что-то произойдет. Останавливаюсь, пытаюсь предупредить Мосса и Чарли, но из моего рта не выходит ни звука. Пытаюсь сигнализировать руками, но не могу их поднять. Хочу побежать назад, остановить парней, но ноги не двигаются, несмотря на все мои попытки. Я беспомощно смотрю, как Чарли наступает на нажимную крышку мины. Бум! Его поглощает облако пыли. Из бомбы, спрятанной у корней дерева, вылетает шрапнель. Чарли падает на грязную дорогу, и не шевелится. Мои конечности размораживаются, я медленно подхожу к его телу. Мир сдвигается, и вот уже я лежу на спине, боль пронизывает меня, словно сам наступил на мину, а не Чарли. Открываю глаза, вижу над собой лицо. Афганский мальчик, которого я не раз встречал прежде, улыбается, пока его образ рассеивается.

Я подскакиваю, распахиваю глаза; тело в полной боевой готовности, однако мозг до сих пор находится на грани между сном и бодрствованием. Мать трясет меня. Мои руки сжимаются вокруг ее запястий до тех пор, пока она не вскрикивает от боли.

– Трэвис, перестань!

Мгновенно ее отпускаю и просто сижу, моргая; пульс зашкаливает. Я немного дрожу. Мама проводит ладонью по моему лбу, как делала, когда я был маленьким и меня лихорадило.

– Это всего лишь плохой сон. Забудь. Это не по-настоящему.

Я уже полностью проснулся и знаю, что она права. Это не по-настоящему. Данный кошмар – мозаика из моих худших страхов. Но мое воображение укутывает себя в это одеяло ужаса каждый раз, когда я засыпаю. Мне не удавалось проспать больше двух часов вот уже несколько недель.

Когда сердце замедляется до нормального ритма, вижу, как мама растирает запястья. Я мог сломать ей руки.

– Прости, что сделал тебе больно. Я не хотел.

– Все в порядке. – Она печально смотрит на меня. – Как бы я хотела избавить тебя от того, что тревожит твои сны.

Вот только прошлое не сотрешь. Я сам выбрал для себя такую жизнь.

У меня не было благородных причин записаться в морпехоту. Я сделал это не для того, чтобы защищать свободу Америки, меня не побудила террористическая атака 11 сентября. В то время я учился в средней школе, и для меня не существовало ничего важнее звонков, оповещающих о конце уроков.

Я поступил в армию в основном из-за желания сбежать от отца, который превращал мою жизнь в ад после моего ухода из футбольной команды в конце десятого класса.

Я ненавидел футбол. Не потому, что плохо играл или не получал удовольствия, а потому, что он завладел моей жизнью. Папа записал меня в юниорскую лигу в возрасте пяти лет. Пока другие дети учились ездить на двухколесных велосипедах, я тренировался принимать мяч. Когда был помладше, мне нравилось, ведь игра есть игра, однако став постарше, возненавидел оказываемое на меня давление. Ненавидел чувство, словно тебя пропустили через мясорубку, после того, как отец раскритикует записи моих матчей. Но особенно ненавидел то, что практически при каждом упоминании обо мне – в газетах, спортивных комментариях, сюжетах местных новостей – упоминали его. Я не был просто Трэвисом Стефенсоном. Я был сыном Дина Стефенсона, бывшего игрока команды Грин-Бэй Пэкерс. В десятом классе он начал поговаривать о скаутах и университетских командах, а я лишь думал о том, как буду вынужден жить мечтой отца. Так что, когда сезон подошел к концу, я ушел из команды. Папа взбесился, а я превратился в пустое место.