Дарья Лаврова - Вредная любовь

Набоков приехал через час. Степа встретил его радостным визгом, взобрался на руки и обслюнявил лицо.

– Саш…

– Да?

– Ты сейчас свободна?

– А что?

– Я до вечера свободен. За отцом только к шести ехать. Покатаемся вместе?

– Ну, я не знаю…

– У тебя есть дела?

– Вообще нет.

– Тогда в чем дело? – улыбнулся Набоков. – Чего дома сидеть. Поехали!

Мы катались до вечера, слушая музыку и переглядываясь почти без слов. Рядом с ним было так легко и комфортно, что даже молчание не напрягало.

Несколько раз мы проезжали мимо здания инженерного факультета. Мне нравилось ходить пешком по этим тротуарам до метро в сторону Ленинского проспекта. Вглядываться в лица прохожих, вспоминать приятное, рассматривать старые бело-синие трамваи. Такие нескладные и тяжелые. На этом отрезке пути мне всегда казалось, что я попадала в другое измерение. Дорога от факультета до метро не принадлежала реальному миру и настоящему времени. Это было прошлое, застывшее в камне зданий, в пыльных листьях деревьев, в стеклянных палатках и скамейках дворика, что виден сквозь арку, где по вечерам на беседку и песочницы тоскливо падает солнечный свет.

«Спорим, я угадаю, что лежит у тебя в рюкзаке? – мысленно спросила я Андрея, и тут же сама ответила, взглянув на его серый рюкзак на заднем сиденье. – Мятый темный пакет со старыми бутсами и блочная тетрадь с первого курса, для которой ты не покупал новых листов уже целый год. Ты не пишешь лекции – ты рисуешь божьих коровок и лисят на старых, исписанных листах в клеточку. Рядом с тетрадью – бутылка химического зеленого чая, книга «Три мушкетера», которую ты читаешь с октября прошлого года, и новый «Esquire».

А дальше?

В боковом кармане лежат таблетки от головы и малиновые леденцы от кашля, похожие по вкусу на мятную жвачку».

– А она хорошо в математике разбирается? – услышала я вопрос, сидя вечером на кухне дома у Набокова. Он оставил меня на пару минут, чтобы «почесать папе спинку» и пожелать спокойной ночи.

Мне нравилось сидеть в углу дивана на кухне, медленно пить уже остывший чай и смотреть футбол.

Нравилась его сестра, что сидела на подоконнике и курила в открытую форточку.

Нравилось, что папа уже лег спать, а мама в командировке и дома всегда тусуется кто-то из друзей.

Нравились истории, рассказанные папой, когда мы, забрав его из больницы, ехали домой. Нравилось, что сейчас он спросил именно про математику, а не про то, кем работают мои родители.

Нравился голубой вислоухий кот, забравшийся на низкий холодильник и смущенно спрятавший желтоглазую морду за пачку шоколадных кукурузных хлопьев.

Нравился большой попугай, который позволил почесать пальцем свою зеленую пернатую голову, не пытаясь при этом клюнуть.

Нравилось, что Набокову можно было рассказать обо всем, что думаешь. Рассказать обо всем так открыто и легко, будто мы знакомы с песочницы.

Он прошел к соседнему дивану и тихо лег, пожелав мне спокойной ночи.

– Саш, ты спишь? – вдруг спросил Набоков.

– Нет, – тихо ответила я. – А что?

– А-а может быть… вместе полежим?

– А тебе что, одному скучно? – тихо издевалась я. – Или, может, холодно?

Андрей неслышно смеялся.

– Ну что, кто к кому пойдет? – спросила я.

– Давай ты ко мне.

– Ладно, – согласилась я, перебираясь со своей кровати на диван Андрея.

– Ты не бойся, я не буду к тебе приставать, – пообещал он.

Набоков сдержал обещание. Мы просто лежали рядом и разговаривали. В два часа ночи спать еще не хотелось. Родителям я сказала, что осталась у Алсу, как и в прошлый раз в начале июня, когда меня бросил Саша.

– Как твоего кота зовут?

– Его зовут Олег, – ответил Андрей и тихо засмеялся. Я смеялась тоже, пряча голову под одеяло, чтобы было не так громко.

– Ты вообще нормальный человек? – не могла успокоиться я, убрав одеяло. – Назвать кота Олегом!

– А что такого? Нормальное имя.

– Может, ты его еще по имени-отчеству звать будешь?

– Хорошая мысль, – кивнул Набоков. – Так и буду звать. Будет Олег Николаевич. Надеюсь, папа не будет против.

– У тебя замечательный папа.

– Да, он у нас самый лучший. Еще до школы читал нам со Светкой стихи Пушкина. Помнишь такой был?

– Кто ж его не помнит? Наизусть учили когда-то.