Алиса Клевер: Два месяца и три дня

Ведь Дженсен Эклз никогда не спустится к ней с плаката. А мужчина с фотографии вот-вот будет здесь.

Арина вдруг тоже захотела пробраться за ограждение к журналистам и увидеть Коршуна в жизни, таким, какой он есть.

Вдруг бы он тоже увидел ее? Вдруг он бы ее заметил ?

Не в этой жизни. Какая глупость! Вот если бы Арина была другой – в красивой одежде, с другими руками-ногами, не с такой бледной кожей и была бы блондинкой, к примеру… Только не угловатым подростком, которому в девятнадцать больше пятнадцати не дашь. Если бы она была кем-то другим. Красивой и уверенной в себе женщиной. Тогда бы он мог ее заметить. «Тебя никто не хочет, ты же как ёж!»

– «Ненависть подобна сну о смерти, кошмару, от которого невозможно проснуться. Ненависть подобна мыслям о самоубийстве, которые вложены в чужие головы. Ненависть разрушает даже то, что любит. Ненависть побеждает детство и питает тех, у кого ничего нет. Ненависть убивает», – девушка на шпильках читала вслух, нараспев, слова из проспекта, а Арина молча слушала ее, парализованная абсурдными желаниями и нелицеприятными мыслями о самой себе. Она и не пыталась вникнуть в словесную вязь. Она не сводила взгляда с дверей.

– Выставка пробудет тут до двадцать пятого, а потом – тю-тю. Уедет в Лондон, – продолжала женщина. – Но он, конечно, здесь на каких-нибудь пару дней.

И вдруг Арина встала с места и застыла, как вкопанная. Проспекты выпали из ее пальцев и рассыпались по полу – она не заметила этого. Беспомощно она смотрела на небритого мужчину, остановившегося в стеклянных дверях, и сердце ее застучало громко и сбивчиво, дыхание почти остановилось.

В стеклянных дверях стоял он.

Странное дело, его словно никто не замечал. Возможно, его просто не узнавали. Но Арина узнала его сразу, несмотря на то что Максим Коршун, стоявший в стеклянных дверях, мало походил на человека с фотографии на проспекте. Он был высоким, расслабленным, улыбающимся, в руках держал видавший виды рюкзак – турист, заглянувший в музей по ошибке. Слегка усталый, в темных очках, простых заношенных джинсах, кроссовках и слегка помятой футболке, он словно только что сошел с обычного поезда и ну никак не тянул на звезду.

Только большая, тяжелая фотокамера с громоздким объективом, висевшая у него на груди, указывала на его принадлежность к профессии. Волосы – светлый каштан – были совсем другого оттенка, но так же взлохмачены. Получается, темный цвет был эффектом вспышки? Или он красил волосы? Вряд ли. Скорее всего, волосы слишком контрастировали с морской бездной на заднем плане и от этого получились темнее. А может, они меняли цвет в зависимости от сезона.

Арина смотрела на него, а на кого или что смотрит он, было невозможно понять – большие темные очки закрывали чуть ли не половину лица. Арина стояла поодаль от толпы журналистов, рядом с большим шаром. В какой-то момент ей вдруг показалось, что Максим Коршун смотрит прямо на нее из-под солнцезащитных очков, но она, разумеется, ошибалась.

Кто-то взвизгнул, толпа вздрогнула и зашевелилась, как разбуженный улей, и Максим развернулся в сторону камер. К нему тут же подлетела женщина с огромным микрофоном. Он снял очки и окинул взглядом толпу. В Аринину сторону он не посмотрел вовсе.

– Как долетели?

– На самолете, – после некоторой паузы ответил Максим. В толпе с готовностью засмеялись.

– Мы рады, что для премьерного показа своих работ вы выбрали Москву. Это происходит впервые, все ваши прошлые выставки проходили в Лондоне или Нью-Йорке. Как и почему был сделан выбор на этот раз? – спросила другая журналистка и вытянула руку с диктофоном повыше. Максим продолжал стоять почти что в дверях, будто раздумывая, стоит ли проходить дальше.

– В Нью-Йорке слишком большие пробки, – пожал он плечами и шагнул в толпу – легко, без видимого сожаления, и исчез из поля зрения.

Арина вдруг жутко расстроилась, хоть и уговаривала себя, что все это пустое, и что она за дура глупая?! Ясно же: такие мужчины, как этот Коршун, всегда будут отделены от таких девушек, как она, шелковой лентой. Они – на красных ковровых дорожках. Арина и ей подобные – в своих ветлечебницах, со своими котами.

Девушка на шпильках яростно препиралась с охранником около ленты, пытаясь пролезть за ограждение. У нее это не очень-то получалось. Охранник попросту отвернул от нее лицо и пропускал мимо ушей все ее аргументы.

«Арина, девочка моя, ну-ка подними с полу рюкзак и уходи отсюда, уходи немедленно и подальше. Уходи от греха!»