Кристин Ханна: Ради любви

Лорен быстро шагала вперед. Она замечала каждое движение, каждый шорох, но не чувствовала страха. На этой улице она прожила шесть лет. Хотя ее соседями были неудачники, они умели заботиться друг о друге.

Серый шестиэтажный дом, в котором она жила, стоял на заброшенном пустыре. Лорен толкнула входную дверь (из-за того, что в прошлом году замок ломали пять раз, управляющая миссис Мок отказалась его чинить) и направилась к лестнице.

Проходя мимо дверей миссис Мок, она затаила дыхание.

— Лорен? Это ты?

Она повернулась и постаралась улыбнуться:

— Здравствуйте, миссис Мок.

Миссис Мок вышла на темную лестничную клетку. В свете, падавшем из дверного проема, она казалась бледной. Как всегда, она была в цветастом домашнем платье.

— Сегодня я была в салоне. Твоя мать не вышла на работу.

— Она больна.

Миссис Мок сочувственно заохала:

— Очередной роман? Так или иначе, вы задолжали за квартиру. Скажи ей, что я жду ее в пятницу.

— Хорошо.

— Тебе, наверно, холодно в этом пальто, — сказала миссис Мок, нахмурясь. — Скажи своей матери…

— Скажу. До свидания.

Она побежала вверх по ступенькам.

Дверь была распахнута. Свет падал косой полосой на площадку, но Лорен это не встревожило. Ее мать редко прикрывала входную дверь и никогда ее не запирала. Она объясняла это тем, что слишком часто теряла ключи.

Лорен вошла.

Вокруг был беспорядок. На краю кухонного шкафа лежала открытая коробка с пиццей. Повсюду валялись пивные бутылки и пакеты из-под чипсов. Пахло сигаретами и потом.

Мать лежала на диване, согнув руки и ноги. Из-под груды одеял, закрывавших ее лицо, доносился неровный храп.

Лорен, вздохнув, прибралась в комнате, потом подошла к дивану:

— Вставай, мам, я уложу тебя в постель.

— А? Что?

Мать села, глаза у нее были мутные. Бледное лицо обрамляли короткие взъерошенные волосы, в этом месяце платиновые. Она потянулась за пивной бутылкой, стоявшей на журнальном столике. Руки у нее дрожали. Сделав несколько жадных глотков, она хотела поставить бутылку на место, но промахнулась, бутылка упала, и содержимое вылилось на пол.

Мать была похожа на сломанную куклу. На помятом лице оставался лишь слабый намек на былую красоту, словно блеск золотой каемки на грязном фарфоровом блюде.

— Он меня бросил.

— Кто, мам?

— Кэл. А еще клялся, что любит меня.

— Да, мам. Они всегда клянутся.

Поднимая бутылку, Лорен думала о том, есть ли в доме бумажные полотенца, чтобы вытереть грязь. Вряд ли. В последнее время мать приносила домой все меньше денег. Она клялась, что в салон приходит меньше клиенток. Лорен полагала, что это половина правды, вторая половина заключалась в том, что салон находился рядом с баром «Тайдс».

Мать взяла пачку сигарет и закурила.

— Опять ты на меня так смотришь. Словно думаешь: моя мать — неудачница.

Лорен села. Как ни старалась она не испытывать разочарования, оно не исчезало.

— Сегодня у нас был выпускной вечер.

Мать сделала еще одну затяжку и нахмурилась:

— Он же во вторник.

— Сегодня и есть вторник, мам.

— Ах, черт возьми. — Она откинулась на вытертый диван. — Прости меня, солнышко. Я потеряла чувство времени. — Она отодвинулась в сторону. — Сядь ближе. Как все прошло?

Лорен уютно устроилась возле матери.

— Я встретила замечательного парня из Университета Южной Калифорнии. Он думает, мне стоит попытаться получить рекомендации у кого-нибудь из бывших студентов.

Мать глубоко затянулась и повернула голову, разглядывая Лорен сквозь клубы дыма.

Лорен напряглась. Только не сегодня. Пожалуйста.

— Видишь ли, я тоже думала, что получу стипендию.

— Пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь другом. Я получила пять по истории.

Лорен хотела встать. Мать схватила ее за руку.

— У меня были прекрасные оценки, — произнесла она без улыбки. — Я входила в команды по легкой атлетике и баскетболу. У меня были хорошие результаты тестов, и я была красивая. Говорили, что я похожа на Голди Хон.

Лорен вздохнула и отодвинулась:

— Я знаю.

— А потом, в День Сэди Хокинс, я пошла на танцы с Тэдом Марлоу. Несколько поцелуев, несколько рюмок текилы, и вот уже он задрал мне юбку. Через четыре месяца я, выпускница средней школы, покупала себе платье для беременных. Никакой стипендии, никакого колледжа, никакой пристойной работы. Если бы не парикмахерские курсы, я…

— Поверь мне, мама, я знаю, что испортила тебе жизнь.

— «Испортила» — это слишком грубо, — сказала мама. — Я никогда такого не говорила.