Михаэль Крюгер - Виолончелистка

Я продолжал стоять, изводимый комарами, у живой изгороди, когда вдруг ярко вспыхнули лампионы, небольшой ансамбль заиграл нечто танцевальное, и первыми на траве под радостные аплодисменты присутствующих закружились в танце, разумеется, Юдит и ее новый воздыхатель. Это уже было не просто торжество по поводу окончания строительства, а самая настоящая свадьба. Впечатление усугубилось и тем, что и второй танец открывала никак не супружеская чета — хозяева только что отремонтированного дома, — а опять же Юдит, на сей раз с адвокатом.

Свекор явно был в ударе в обществе молодой и симпатичной невестки-венгерки, поскольку весьма неохотно вернул ее в объятия женишка, который, встав из-за стола, демонстрировал крайнее нетерпение вновь притиснуть свой трофей к груди. Неужели Юдит махнула мне рукой, желая подать знак и притом не обидеть своего партнера, или же это просто плод моего больного воображения?

Около девяти вечера я с воспаленными от напряжения глазами покинул свой неудобный наблюдательный пункт, взял книгу и направился в дом, где плотно прикрыл окна и двери. Я никого не ждал, да и не желал никого впускать. В конце концов в мире полно незанятых кроватей. Поев хлеба с салями и парочкой оливок, я, чтобы побыстрее заснуть, выпил бутылку густого красного вина.

В одиннадцать музыка смолкла.

В полночь до меня донесся тихий смех у дверей, смех то становился громче, то вновь затихал.

Утром, продрав глаза по сигналу своего внутреннего будильника, я увидел, что Юдит спит в своей постели. Я стоял и разглядывал ее с нежностью и умиротворенностью и одновременно готов был прикончить ее.

Будто окаменев, я прошагал в кухню, окно которой было распахнуто, заварил кофе и уселся за стол. В дневнике Юдит, который, топорщась страницами, лежал на столе, среди длинных венгерских слов, накорябанных, по-видимому, ночью, я прочел имя: Филипп де Галлар.

Филипп появлялся чуть ли не ежедневно. Иногда заходил с утра выпить с нами эспрессо. Иногда к обеду, и совсем уже редко можно было услышать его голос по вечерам. Иногда он прихватывал для меня очередную книжку или газетную статью на музыкальные темы. Похоже, газеты составляли его ежедневное чтиво. Юдит попросила у Филиппа консультации насчет вложений моих находящихся во Франции средств — по ее мнению, приращение процентов могло быть значительно больше, — так что у него появился еще один предлог искать моего общества. Иногда с Филиппом появлялись и его сестрички, сильно смахивающие на «синие чулки», желавшие сыграть вместе со мной и Юдит несколько камерных пьес. Лето выходило приятным и умиротворенным.

Все, похоже, были всем довольны, лишь Юдит доставляла хлопоты. Ее гибкость и пластичность день ото дня прибавлялись прямо пропорционально стремлению угодить решительно всем: мне, Филиппу, адвокату, своей музыке. Вечерами, когда снисходил покой, на лице ее появлялось похоронное выражение. Ночами, когда я, следуя новоприобретенной привычке, наблюдал, как она спит, у меня складывалось впечатление, что ее подушка набита кактусами.

В воздухе ощущалось дыхание осени. Каштаны лопались, роняя на землю коричневые плоды, а по утрам над долиной висела белесая дымка, с каждым днем становившаяся все гуще. Крестьяне занимались сбором подсолнухов, безжизненно опустивших побуревшие головы, кукурузные поля проредились, красноватые венчики проса жадно улавливали последние теплые солнечные лучи. Над уже перепаханными полями повисала сизоватая мгла, а на другой стороне долины в небо повсюду поднимался дымок от костров. Лишь шелковица у дома сохранила темную, глянцевую листву, будто не ведавшую смены времен года.

— Надо бы подумать об отъезде, — напомнил я Юдит, которая, сидя у кухонного стола, уткнулась в партитуру, — лето ведь на исходе.

Перед началом занятий она хотела ненадолго съездить в Будапешт, на восьмидесятилетний юбилей своего дядюшки, пропустить который было никак нельзя.

— Тебе тоже надо поехать, — вдруг заявила она, — без тебя я не поеду. И если ты откажешься, я с тобой перестану разговаривать.

Что я потерял в Будапеште? Еще раз обойти тот самый, ныне явно отремонтированный и вылизанный квартальчик? Забежать в недавно открытый «Макдоналдс»? Перспектива отмечать юбилей в кругу родственников Юдит казалась мне просто невыносимой. А Мария? Что она скажет, если я заявлюсь в Будапешт в статусе сопровождающего лица Юдит? С двадцатилетним опозданием? Старичок-пришелец с благословенного Запада, из тех, что останавливаются в «Геллерте» и расплачиваются кредитными карточками?