– Ой-ей-ей! Какие мы храбрые! – презрительно сказала Настька. – Хотелось бы посмотреть, как ты это будешь делать!
– И еще послушать бы, что тебе при этом ответят! – ввернула подлая Наташка.
– Боюсь, что не доставлю вам такого удовольствия, – буркнула я, но все уже повернулись к Машке.
– А я… я… – начала лепетать Калашникова, потом зачем-то взяла меня под руку и сказала: – Я тоже думаю так, как Катя.
– Ну-ну, – процедила Шевченко. – Вам ничего не остается, как выпендриваться, потому что не только Игорь, но даже и Товпенец с Морозовым на вас никогда не позарятся. В зеркало-то надо смотреться, хоть иногда!
На этом ее оскорбительном выпаде в наш адрес мы с Машкой гордо покинули класс.
На улице Калашникова мне и говорит:
– Знаешь, Катя, на самом деле мне сильно нравится Игорь. Я тебе уже говорила… Но я никогда не смогу к нему подойти. Шевченко права: я очень некрасивая. В зеркало смотреться вообще не хочется…
– Ты поэтому и ко мне прилепилась, да? – рассердилась я. – Считаешь, что я тоже некрасивая и поэтому тебя стерплю?
Машка вздрогнула и так съежилась, что мне стало ее жалко. Она затравленно молчала, а я продолжила:
– Про себя не буду говорить. Я уродина, согласна. Но ты, клянусь, совершенно нормальная! Ты просто слишком тихая и все время сжимаешься! Вот чего ты сейчас вся согнулась, будто я собираюсь тебя бить?
Калашникова опять молча пожала плечами, и снова пришлось говорить мне:
– Знаешь, что… ты сейчас придешь домой, посмотришься в зеркало и увидишь, что у тебя красивые серые глаза и длинные ресницы. Настьке приходится то накладные прилеплять, то свои жалкие ресничишки мазать тушью, то белой, то черной, а у тебя они и так на пол-лица!
– Ты шутишь… – залепетала Машка.
– Не шучу! Валяй домой и посмотрись в зеркало! Завтра отчитаешься, что там увидела!
Я оставила растерянную Машку на крыльце школы, а сама, не оглядываясь, пошла домой. Мне хотелось остаться одной и все обдумать.
Дома я окончательно поняла, что себе ненавистна. Я только что предала Игоря, свои чувства к нему, сказав, что он мне не нравится. На самом деле я с каждым днем думаю о нем все больше и больше. Он мне снится. Сегодня, например, снилось, будто бы мы идем с ним по дну моря, тому самому, которое обнажилось, когда отхлынула вода, собираем ракушки и каких-то смешных маленьких рачков. Я говорю ему:
– Игорь, надо уходить, потому что море скоро вернется.
А он беспечно отвечает:
– Не спеши. Мы успеем. Мне хорошо с тобой.
Я посмотрела вдаль и увидела надвигающуюся огромную волну. Хотела крикнуть: «Бежим!», – но язык во рту еле двигался, крикнуть не получалось. Не получалось и бежать. Я проснулась как раз в тот момент, когда над нами нависла огромная блестящая темно-синяя волна.
Конечно же, я никогда не смогу подойти к нему и предложить свою дружбу. Или не дружбу… В общем, я не знаю, как это назвать. Я совсем запуталась в определениях и названиях. Я все врала девчонкам. Но раз сказала им, что смогу, значит, должна смочь. Нет… Все-таки не смогу… Жалкая, ничтожная трусиха! Хуже Машки! Она, по крайней мере, ничего о себе не сочиняет!
Впрочем, чтобы подойти к парню и сказать ему о своих чувствах, нужно немалое мужество. Его нет даже у красотки Шевченко. Не случайно она затеяла эту канитель с анкетами и записками. Записки… А что, если написать Игорю письмо? Это почти то же самое, что сказать. Или это похоже на Настькину записку? Нет! Я же не стану в письме задавать ему глупые вопросы, кто ему нравится да с кем он хочет дружить. Я вообще ни слова не напишу об этой самой дружбе, в которой очень сомневаюсь. Я напишу о другом. Можно, например, описать мой последний сон. Он такой странный… как предзнаменование. Во сне Игорю было хорошо со мной.
А что, письмо – хорошая затея. Тем более что Игорь живет в одном доме с моей бабушкой. Я будто бы пойду к бабушке, а сама опущу ему в почтовый ящик письмо. К бабушке я, конечно, тоже зайду, и «будто бы» станет правдой.
Уже вчера вечером я все-таки решила, что письмо – это то же самое, что Настькина записка. То есть такая же глупость, что-то детское и ненастоящее. Глупостями я старалась никогда не заниматься. Конечно, ни один человек от них не застрахован, но ведь всегда можно обдумать свои действия, прежде чем что-то совершить. Как там гласит народная мудрость? Семь раз отмерь, один отрежь. Я семь раз отмерила и решила не писать. Но это все было вчера.
Сегодня случилось нечто такое, что перевело мои чувства к Игорю Александрову совсем в другую категорию.
Читать дальше