Мэри Стюарт - Розовый коттедж

ХРИСТОС — НЕЗРИМЫЙ ГОСТЬ

ЗА КАЖДОЙ ТРАПЕЗОЙ;

НЕСЛЫШНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ

КАЖДОЙ БЕСЕДЫ

Я помню, как удивлялась ребенком, что тетя Бетси осмеливается говорить такие вещи при Незримом Госте, сидящем прямо здесь и внимающем каждому слову.

Я приподняла рамку.

«Его не видно, — сказала бабушка, — Но можно нащупать край дверки, если прижать ладонь к обоям. Он маленький, не больше консервной банки, заделан в стену и сверху заклеен обоями».

Он не был сверху заклеен обоями. Кто-то прорезал их по форме дверки и отодрал, и среди мелких роз и поблекшего ромбовидного узора обоев виднелся бабушкин «сейф», просто небольшая, зацементированная в кладку, металлическая коробка, с замочной скважиной, но без ключа.

Я, должно быть, простояла несколько минут, не сводя с него глаз, пока мне не пришло в голову попытаться открыть железную дверцу. Я не стала терять время на поиски ключа, который, как выяснилось после долгих бабушкиных раздумий, мог оказаться в любом ящике или вазе, а также в любом другом потайном месте на кухне или где-нибудь еще. Я взяла столовый нож и, не без труда вставив его в щель напротив замка, попыталась открыть дверь. Но она не шелохнулась.

Значит, «сейф» все еще заперт. С некоторым облегчением я отступила. Может быть, его никто и не взламывал: обои клеили уже почти двадцать лет назад, и, вероятно, сама бабушка вырезала кусок обоев, чтобы положить туда какое-нибудь запоздалое сокровище, впоследствии позабыв об этом — точно так же, как она позабыла, куда дела ключ.

Ключ. Я заглянула в вазы, стоявшие на буфете.

В первой не оказалось ничего, кроме пары шпилек, полупенни и мертвого мотылька. Во второй обнаружилась пачка бумаг и накопившийся за годы мелкий хлам. Ладно, это можно оставить на потом. Бессмысленно начинать поиски на ночь глядя. Я повесила надпись на место и сделала первое, что надо делать, придя домой — поставила греться чайник.

Я допила чай, отложила себе на утро неприкосновенный запас еды и, постелив на стол лист бумаги, высыпала на него содержимое второй вазы.

Бумажный хлам, пара прищепок, окаменевшая ириска, три английские булавки, наперсток — вот и все. Ключа не было.

Ящики буфета: результат прежний. Ключ не обнаружен.

Я огляделась. Ящик стола. Большой шкаф, стоявший в нише справа от камина. Еще две вазы на каминной полке и сотня всяких других мест, где можно спрятать маленький ключик. А еще есть задняя часть дома и спальни.

Это могло потерпеть. Во всяком случае, у меня появилось сильное подозрение, что бабушка увезла ключ с собой в Стратбег и совсем про него забыла. Такую мелочь она могла засунуть в какой-нибудь карман своей огромной сумки, которую она называла дамской сумочкой и где лежало все, начиная с кошелька и необходимых документов, как-то: продовольственные карточки и удостоверение личности, и кончая ее таблетками, очками, вязанием, молитвенником и прочими необходимыми ей вещами.

Я взяла свой портплед и открыла дверь напротив камина, которая выходила на крутую внутреннюю лесенку.

Мои шаги гулко отдавались на непокрытых ковром досках. Наверху была небольшая площадка, где стояли любимые бабушкины часы: небольшие, в длинном футляре, как раз такие, которые и называют «бабушкиными часами». Я помнила их благозвучный звон, перемежавший долгие дни моего детства. «Надо их завести, прежде чем лягу спать», — подумала я.

Моя комната, конечно, тоже уменьшилась. Два шага от двери до железной кровати, стоявшей у стены. Три от кровати до окошка, утопленного в нише под скатом потолка. Трудно поверить, что когда-то мы делили эту комнатку с мамой. Это была ее спальня, пока не появилась тетя Бетси: тогда я переехала к маме, а бабушка, поселив тетю Бетси в большую из двух передних комнат, заняла мою маленькую заднюю комнатку.

Я поставила портплед и подошла к окну. Мне пришлось нагнуться, чтобы взглянуть в него. В нише стоял табурет, я встала на него на колени, открыла окно и выглянула наружу.

За садом с буйными зарослями розовых кустов ничего не изменилось. Ручей, в этом месте широкий и спокойный, убегал под мостик. Ивы и шиповник, аронник и калужница, тихое воркование вяхиря в вязах.

Кто-то шел по мосту к воротам сада.

Я хорошо знала эту женщину: это была моя крестная и мамина подруга миссис Паскоу, которая часто помогала в Холле, когда там были гости. Я подумала, что она чуть старше Лилиас и приближается к пятидесяти; основательная спокойная женщина, которая никогда не суетилась и не поднимала шума — ценное качество для нервной работы на переполненной кухне.