Лариса Райт - И все-таки это судьба (сборник)

Впрочем, советом научного руководителя Шура воспользовалась и предложила свое исследование на рассмотрение одной из ведущих лекарственных лабораторий. Метила, естественно, высоко – материалы отправила за границу. Вскоре получила ответ, что подобная формула давно выведена их специалистами, а лекарственный препарат несколько лет существует в свободной продаже.

– Как же так?! – негодовала Шура. – Я думала, что совершаю открытие.

– Детка, – научный руководитель – старичок в сединах, давно научившийся отделять теорию от практики, – жалел наивную Шуру, но не мог не удивляться этой наивности, – ты уже не такая маленькая. Должна понимать, где мы и где они.

– Где? Я всегда считала, что наша наука…

– Ну ты же не знаешь, какие ученые вывели для них эту формулу. Скорее всего наши. Просто там больше возможностей применять открытия на практике. А наш удел другой: описывать теорию. У тебя, кстати, это прекрасно получается. Тут на кафедре молекулярной биологии (как раз твоя тема) освободилось место доцента. Если подсуетимся, займешь, будешь собирать материал на докторскую, опыты проводить. Подумай.

Шура думала примерно неделю. Работа в научной лаборатории была ее целью, заветной мечтой. Но, с другой стороны, всего лишь ступенью к великим свершениям. А выходило, что ожидания оказались напрасными. Нет, конечно, можно всю жизнь ставить опыты на мышах, писать статьи и быть известной в узких кругах. Но вот так, чтобы прославиться на весь мир, чтобы совершить нечто выдающееся… Неужели не получится? Неужели и она останется ни с чем? Вот, например, сестрички. Столько лет грезили о сцене и славе. Видели себя на столичных подмостках и на киноэкранах. Даже снялись в какой-то рекламе пару лет назад. Должно же было хоть что-то проклюнуться в результате постоянного обивания порогов студий и бесчисленных кастингов. Они пытались играть на своей похожести, но в моде, как всегда, оставалась индивидуальность. В итоге к такому выводу пришел даже их мастер, который перестал уделять близнецам внимание, занимать девчонок в этюдах, а потом и вовсе сказал откровенно:

– Диплом получите, а дальше пустота. Не теряйте времени.

Послушались обе, но по-разному. Аленка перевелась в театральный институт Ярославля. Надеялась на то, что драмтеатр в этом городе как гремел при Федоре Волкове, так и будет продолжать греметь и свое восхождение на Олимп можно начать оттуда. Дашка же, заметив, что «в этот драмтеатр тоже надо суметь попасть», с актерскими амбициями завязала окончательно, а вскоре познакомилась с каким-то «гениальным» поэтом, который писал в стол и даже не пытался напечататься. «Поэзия сейчас мало кому интересна. Мир не тот. Человечество в упадке». Аленка укатила с ним под Нижний Новгород, где ему от бабки достался дом в деревне и корова. Можно было жить натуральным хозяйством и продолжать писать в стол.

– Долго не протянешь, – пообещала Шура сестре.

– Посмотрим, – беззаботно откликнулась та.

– Неужели читать свои стихи коровам – это те мечты о большой сцене, что еще недавно владели тобой целиком?

– А хоть бы и так.

Удивительно. Дашка в деревне прижилась. Питалась с огорода, на жизнь не жаловалась. Непризнанный гений иногда подхалтуривал: писал сценарии деревенских праздников и сам их проводил. На жизнь хватало. Дашка ходила беременной. Когда гормоны заставляли ее вспоминать о своем неудавшемся актерстве, она звонила Шуре и читала в трубку монологи толстовских героинь. После этого снова чувствовала себя счастливой и говорила довольно:

– Слава богу, что хватило ума все это бросить, правда?

– Конечно, – отвечала Шура. А про себя думала: «Дура! Разменять талант на кабачки. А я, между прочим, ради твоего успеха формулу украла. Ну и успех, однако, вышел. Ничего себе успех. Вот именно, что ничего. И с формулой у меня не вышло. Может, хоть у того дядечки получилось. Может, это он для лаборатории все восстановил».

Действительно он. Только это восстановление заняло не один месяц. Он буквально бредил этой формулой, забыв обо всем. Работа, работа, работа – дело всей жизни. В итоге добился прорыва. А в семье сплошной упадок. Жена не выдержала этой гонки и подала на развод. В иностранную лабораторию пришлось ехать одному. Конечно, все это можно пережить, особенно если тебе сопутствует успех. Но вслед за ним потянулись рядовые будни, приправленные горьким одиночеством. Прижиться не получалось. Ему, сделавшему многое для иностранного государства и для человечества вообще, дали гражданство, а он чувствовал себя чужаком. Жена не хотела с ним общаться. Дети, правда, отношения поддерживали – взрослые уже, но в гости не приезжали. Полно своих забот. Одиночество давило, тянуло и окольцовывало. Он начал выпивать. Рюмку, стакан, бутылку. Рядом не было никого, кто остановил бы. И он не останавливался. Зачем? Все равно главное открытие он сделал, а другие в уже пропитую голову не приходили. С работы уволили, из хорошей квартиры пришлось съехать. Жил в конуре, которую удавалось снимать на пособие и, иногда трезвея, все пытался представить, как сложилась бы жизнь, если б он не оставил заветную бумажку на барной стойке. А ну как немного счастливее?