Исай Калашников - Последнее отступление

— Когда украли?

— Позавчера.

— Вчера у Очира тоже увели… — вздохнул Дугар.

— Слава богу, хоть не у меня одного воруют, — обрадовался Еши.

— Караулить надо, — посоветовал Дугар.

— Кто раньше караулил? Никто. Что же я, по-твоему, должен всю ночь сидеть на пастбище с ружьем? Вы власть, вот и ловите воров.

— Совет тоже не будет сидеть около твоих коней. Потом, почему ты приехал ко мне? Цыдып тоже член Совета, пусть он разбирается.

— Я сам знаю, с кем мне разговаривать. Ну, где твоя Норжима? Чайку хочется. — Еши вдруг многозначительно подмигнул Дугару и кивнул головой Цыдыпу. Тот вышел и принес бутылку самогона.

— Это ты зря. Пить я не стану, — нахмурился Дугар.

— Почему отказываешься? Не понимаю… Мы с тобой как-то уже выпивали, и ничего, все хорошо было.

— Ты что, хочешь купить отца за бутылку дрянной самогонки? — спросил Базар. — Ты зачем сюда приперся? Если по делу — говори, а если без дела — катись своей дорогой.

— Какой неучтивый, ай-яй-яй, — Еши укоризненно покачал головой.

— Не лезь к старшим, — сказал Дугар сыну и снова повернулся к Еши. — А вино уберите, чужого мы не пьем. Тогда я выпил потому, что вы прощенья просили. Сейчас другое дело. Сейчас не мировую устраиваем.

— Ты, Дугар, гордый стал. Это ни к чему. Я тоже люблю Советскую власть. Все мы ее любим. Не веришь? Богатые люди улуса дадут ей молодых бурунов, [12] Бурун — телок (бурят.). жирных баранов. Мы не бедняки: кричим мало — делаем много. Забирайте завтра скот.

— А ты хитрый, — скупо улыбнулся Дугар, — скот у вас мы и так взяли бы. Но раз отдаете — хорошо.

Дамба за все время не проронил ни слова. Чувство отчужденности стало еще острее. Он завидовал Дугару. Хорошо ему, он может теперь говорить с Еши, как равный с равным, он может и спорить, не соглашаться с этим жирным тарбаганом.

Первыми из юрты вышли Еши и Цыдып. Дамба немного задержался, тихо сказал:

— Не верь им. Не любят они тебя… Все врут…

— А тебя любят? — так же тихо спросил Дугар. — Никого они не любят. Ты приезжай ко мне, поговорим.

— Ладно, ладно, — торопливо согласился Дамба, радуясь, что Дугар не держит зла в своем сердце.

— Кто же это ворует лошадей? — вслух подумал Дугар, когда гости уехали.

— Проверить нужно, — сказал Базар. — Кое-кто поговаривает, что раньше, дескать, плохая власть была — не воровали, теперь хорошая — воруют.

— Воровали и раньше, — возразил Дугар. — Но в последнее время что-то уж очень часто стали пропадать лошади, почти каждый день.

— Я стану караулить, дознаюсь, кто варначит.

Базар тут же вычистил ружье, зарядил полтора десятка патронов. А после ужина оседлал лошадь и выехал в степь.

С наступлением весны Васька Баргут переселился на заимку. Он пахал землю, доглядывал за яловыми коровами. Савостьян раза два в неделю привозил ему харчи, проверял работу и сразу же возвращался в деревню. Он близ дома сеял пшеницу, а Васька на заимке раздирал залежь под овес и гречиху. Земля была сухой, черствой. Стоило ослабить на сохе руки, и она вылетала из борозды. Руки у Васьки огрубели, кожа на ладонях стала толстой, негнущейся. Работу его Савостьян одобрял. Приезжая на заимку, он ходил по пашне, щупая землю руками, растирал комья потрескавшимися ладонями и возвращался в зимовье неторопливо, вразвалочку. Лицо, изъеденное оспой, светилось довольством.

Теперь он редко и уж без прежней горечи вспоминал своего непутевого сына, сам работал с остервенением и от других требовал того же. К Ваське стал относиться ласковее, и если бранил когда, то грубовато-дружески, как младшего товарища. И все чаще с сожалением говорил:

— Эх, Васька, и почему ты не мой сын?

Впервые за многие годы к пасхе он купил Баргуту сапоги из толстой кожи, с железными подковками, суконные штаны и белую чесучевую рубашку. Принес в зимовье, заставил тут же переодеться и, с усмешкой оглядев со всех сторон, сказал:

— А ты бравый парень, Васька! Девки за тобой табуном бегать будут. Чудно как-то, крови у тебя басурманской, наверно, немало, а приглядишься — парень что надо.

Васька был рад новой одежде, но Савостьяну и вида не показал. Снял с себя все, облачился в старое.

— Не хочешь носить? — спросил Савостьян.

— Идти мне некуда. Я лучше съезжу в лес за дровами.

— Дурак! Кто в праздники работает? Иди походи по улицам. Девки и ребята на качелях качаются. Можешь и погулять немного. На вот тебе червонец.

Но Баргут заседлал жеребчика и поехал в степь. Там стреножил его, поднялся на высокий холм, расстелил на траве зипун и лег. Вдали паслись бурятские табуны, спускались к реке отары овец. На сопке неподвижно, четко вырисовываясь на фоне неба, стоял всадник в остроконечной шапке.