Исай Калашников - Последнее отступление

Встречали их люди по-разному: одни — испуганно, другие — с суетливым подобострастием, третьи — с удивлением.

Цыдып и не подозревал, что его толстый, обрюзглый хозяин может быть таким любезным. Казалось, Еши по меньшей мере дважды в день посещает юрты своих сородичей-пастухов.

Протиснувшись в юрту, Еши у порога снимал шапку, протяжно и громко произносил приветствие: «Сайн байна!» Жал руки всем, кто был в юрте, трепал ребят за подбородки, приговаривал: «Хороший наездник будет!» — если это был мальчик, или «Красавица невеста вырастет, много калыма возьмете за нее. Богатый человек за такую невесту пригонит косяки быстроногих коней и стада жирных коров!» — если это была девочка.

По обычаю гостям наливали чашки густого, пахнущего дымом чаю. Еши пыхтел, отдувался, вытирал полой халата ручьи пота с лица. Всем своим видом показывал, что уважает гостеприимных хозяев, не гнушается их простым угощением.

Пил Еши в каждой юрте, пил много. Цыдыпу наказал делать то же самое.

— От их вонючего чая, может быть, все нынче зависит, — сказал он, когда они вышли из первой юрты.

Цыдып тоже старался, но чем дальше шли, тем хуже он себя чувствовал. Начало мутить. Принимая новую чашку, он содрогался от отвращения.

А Еши — ничего. Он только кряхтел.

— Ай-ай, плохие мы соседи. Совсем не заглядываем друг к другу. Не посидим у очага, не поболтаем. Все работа, заботы, — вздыхал Еши. — Хорошо, что сегодня приехали большевики. Суглан соберут, все отдохнем маленько.

После этого Цыдып в каждой юрте печально говорил, как его научил Еши:

— Не всем отдых, абагай. Нас с тобой большевики заарканят… Будут крутить хвосты, как диким лончакам.

Цыдып выдавливал из себя эти слова и незаметно выливал чай себе под ноги. Еши он уже не слушал, потому что тот в каждой юрте говорил одно и то же.

— Хвосты крутить будут, ты правильно говоришь. Налог с народа мы не собрали, пожалели голодных ребятишек наших сородичей-улусников. Теперь надо держать ответ. Да еще, чего доброго, такие, как ты, — Еши впивался глазами в лицо хозяина юрты, — в нас грязью станут кидать. А? Не будешь? Другие будут. Есть у нас такие… Им сколько ни давай, все мало. Всем они недовольны, всего им не хватает — старайся не старайся, им не угодишь. Но тебя я знаю. Ты честный, душа у тебя добрая. Ты не станешь бить по рукам человека, тонущего в проруби. А для хороших и я хороший. Приходи ко мне во всякое время. Соседи должны дружно жить, советоваться, помогать… Вот у тебя, смотри, заплат на халате не меньше, чем листьев на березе. И на суглан в нем пойдешь? Ай-ай, как плохо! Что же ты раньше не сказал? Я бы свой халат отдал. Но ничего, выгоним большевиков, придешь в гости, я тебе дам халат, дам телку и все без денег. Года через три, когда телка станет коровой, вернешь мне теленочка. А тот, кто вздумает клеветать на меня, последнего лишится.

В речи Еши была угроза и обещание щедро уплатить за молчание. Мало кто верил его посулам, хорошо помнили все, как он обманул батрака Сампила. Он человек такой: глядит лисой, а пахнет волком.

Не тешась пустыми надеждами что-нибудь получить от Еши, многие зато поняли угрозу. Тут он выполнит свое обещание, разорит каждого, кто осмелится сказать против него хоть одно слово. Все у него в руках. Большевики, может, и вправду добра желают аратам, а только, что они могут сделать? Вчера приехали, а завтра уедут. У них ведь свои дела…

Поразмыслив таким образом, многие решили помалкивать на суглане, не заводить ссоры с сильным человеком, пока новая власть не укрепится, не покажет, что может его пересилить.

На суглан люди шли хмурые. Ничего хорошего от этой сходки они не ждали. Зато Еши был спокоен: самых вредных и горластых предупредил…

Люди все прибывали. Весть о том, что приехали большевики и собираются судить Еши, быстро разлетелась по окрестным улусам. Многие приехали на суглан за шестьдесят — семьдесят верст. Они привязывали взмыленных лошадей к столбам и заборам, смешивались с толпой. Там и здесь вспыхивали короткие споры. Одни доказывали, что Еши будут судить за несобранный налог. Другие кричали, что нет, мол, большевики будут судить его за то, что он налог собрал да снова вернул все улусникам.

Над улусом клубилась пыль. Ржали, грызлись и лягались у коновязей разномастные монгольские лошадки, в толпе сновали вездесущие ребятишки, беспечная молодежь танцевала ёхор, в сторонке стояли любопытные женщины. Издали было похоже, что люди собираются на большой праздник, не хватало лишь котлов с саламатом и дымящейся бараниной, да необычно выглядели стол, покрытый красной далембовой скатертью, и трепещущий над ним алый флаг. Стол установили посредине поляны, древко флага воткнули в землю.